всегда приходится где-то-что-то проволочкой подкрутить и жвачкой подклеить. И только потом, когда всё что может сгореть уже сгорело, всё что может отвалиться – отвалилось, а все дыры заклеены и запаяны, начинаешь давать сигнал на излучатели и смотреть: А что, таки, из этого получается?

К счастью для меня, рядом с Сарториусом ни одного инженера не наблюдалось и он принялся ваять весьма стрёмную и неоднозначную установку также, как любой обыватель настраивает свой умный дом: под чутким руководством искина нарисовал на основе своих набросков работающую блок-схему установки и дал команду: "Собирай!". Блин! Да он некоторые блоки со склада не вытащил! Там же, на месте, дроиды их распечатали и подключили к ближайшим, более-менее подходящим линиям!

Вот тут я и вмешался, тряхнув своими комиссарскими полномочиями. А именно, перевёл всю эту технику в режим "учения". Есть такая фишка, воспользоваться ей может только командир Станции или комиссар... А кто у нас, кстати, командир станции Солярис? До сих пор Гиборян... Абзац! Эти обормоты даже не удосужились перекинуть командирские полномочия! Как их только готовили сюда? И кто подбирал? Впрочем, вопросы риторические и в ближайшее время ИВК ждёт фундаментальная перетряска. Ибо ведущий институт по взаимодействию с ксеносами не имеет права на такие косяки.

Опять же, если бы Сарториус удосужился вылезти из лаборатории и замерить излучение на Станции, ничего бы у меня не вышло, но он получил сообщение, что всё работает как надо и успокоился. Единственно, он ещё соизволил связаться со Снаутом и их диалог доставил нам с Гермионой несказанное удовольствие:

– Всё в порядке, Снаут! Можете спать спокойно, все эти материализованные глюки нас больше не побеспокоят.

– Э-э-э... вы хотите сказать...

– Установка работает и, вопреки вашим страхам, ничего катастрофического не случилось. Вообще ничего не случилось. Как, собственно и должно быть, – безапелляционным тоном заявил Сарториус.

Мы с Гермионой переглянулись. Ну да, что там могло бы быть, если бы Сарториус на самом деле включил свою адскую машину? Успело бы её саму вырубить собственными излучениями до того, как рванул бы главный реактор Станции? Снаут же в ответ на это обеспокоенно спросил:

– А как же...

– Наш фанатик устаревших инструкций и антинаучных бредней? Не знаю, да и, откровенно говоря, меня это не волнует. Теперь у него нет никаких козырей и аргументов. Хочет вызывать официалов, пусть вызывает, ему же хуже.

Ну-ну, теоретик ты наш. Тебе бы просмотреть видеопротокол разбора того же контакта с глорианами... А там ведь всё закончилось очень даже позитивно. Снаут, которого я в своё время накрутил, кое-что в ситуации понимал, поэтому попытался несмело вякнуть, но Сарториус его быстро задавил:

– А вот это уже ваша забота, господин системный администратор, чтобы у официалов не возникало ненужных поводов для безпокойства. И, советую поторопиться, потому как сейчас наш космический волк пребывает в лёгкой истерике по поводу исчезновения подружки и неизвестно, когда он выкинет что-то неадекватное.

На этой жизнеутверждающей ноте Сарториус отключился, а Снаут какое-то время нервно барабанил пальцами по столу, сосредоточенно глядя при этом на монитор. Наконец он молча выключил терминал, повертел в руках игровой шлем (везти капсулу полного погружения на Станцию никто бы не разрешил, так что Хорьку приходилось довольствоваться облегчённым вариантом игрового снаряжения), но, похоже, после разговора сначала с нами, а потом и с Сарториусом, настроения играть не было совсем. Так что он ограничился тем, что опрокинул стакан разведённого спирта и завалился дрыхнуть. То, что он не бросился подчищать информацию в станционной сети, говорило о том, что наша беседа в самый мой первый день здесь не прошла даром. А может таки дошло, что на Станции творилось столько всего аномального, что придётся полностью стереть все записи и логи почти за месяц. Даже в край пропитые и проигранные мозги должны понимать, что ни КГБ, ни КОМКОН такое ушами не прохлопают.

Я выключил терминал и с хрустом потянулся. После хорошо сделанной работы можно было позволить себе небольшой отдых. Правда, следовало еще связаться с Солярисом, чтобы передать наши просьбы о судьбе многострадальных гостий Снаута и Сарториуса... И всё же, я встал, ещё раз потянулся и взгляд мой упал на Гермиону, сидевшую на краю кровати. Она смотрела на меня очень пристально и очень странным взглядом.

– Что случилось? – забеспокоился я.

– Ничего, – ответила она как-то странно улыбаясь.

– Гермиона... – начал было я, усаживаясь рядом и беря её за руку.

– Всё в порядке, – перебила она меня, – просто кое кто хочет с тобой поговорить.

– Кто? – моему удивлению не было предела.

– Я.

Я вздрогнул. Из глубины её глаз на меня смотрела ОНА. Та самая МОЯ Гермиона. Моя погибшая ученица. Моя погибшая любовь.

– Но... как?... – выдавил я через ком в горле.

– А ты, как будто, не рад? – уточнила она с обычным своим ехидством.

– Как ты можешь?... – снова выдавил я.

Она словно не заметила моего ответа:

– Только не пытайся выглядеть глупее, чем ты есть. Ты должен был заметить множество случаев моего присутствия. А сейчас удивлён. Почему?

– Тогда от тебя не осталось ничего, никаких следов. И вдруг сейчас ты здесь. Как это получилось?

В ответ она дотронулась до перстня на моём указательном пальце:

– Помнишь, я сказала тебе, что всегда буду с тобой?