- Ну и ладно, - махнул рукой Рейно.

  Они и раньше-то не были друзьями, а теперь сидели и молчали. Тем для разговора не было вовсе. Однако неожиданно младший Крокодил заговорил. Оказывается, это только Антикайнен не знал, что сказать. У Рейно была история. Он хотел ею поделиться.

  Сын полицая Авойнюса действительно определился в какое-то полувоенное училище в Тампере, где готовились будущие стражи порядка. Типа кадетского корпуса, только полицейского. Его отец, потеряв передние зубы в драке со старшим братом Тойво, сам тоже потерялся, как человек. Авойнюс превратился в настоящего Крокодила, злобного, коварного, действующего исподтишка. Это, конечно, отразилось и на семье.

  - Но я все равно любил его, понимаешь? - говорил Рейно. - Родителей не выбирают. Запутался человек, в «слугу государства» заигрался.

  Такие люди, как известно, верят в свою исключительность, полную неприкосновенность и бессмертие. Но однажды во время русской Февральской революции Крокодил сгинул, призванный на борьбу против беспорядков в Гельсингфорсе. Слишком, наверно, усердствовал. Потом обнаружили удавленным на чердаке дома по Войматие. Сидел на стуле со связанными за спиной руками, а вокруг — изодранные клочки какой-то прокламации с надписью от руки на каждом клочке: «1 марка».

  Рейно после этого бросил свою учебу и подался добровольцем на фронт с германцами. Воевал, воевал, вот и довоевался. Не годен больше к строевой. Денег не было, хоть побирайся. Хотел, было, «георгии» продать, да попался с поличным.

  - Чьи «георгии»? - попытался уточнить Тойво.

  - Как это — чьи? - удивился Рейно. - Свои, конечно.

  - И сколько у тебя их было? - удивленно спросил Антикайнен.

  - Да полный иконостас, - опять махнул рукой сын Крокодила.

  Вот это да! Школьный паразит, не гнушавшийся обидеть младших и слабых, оказывается, полный кавалер Георгиевских крестов — высшей награды за солдатскую доблесть!

  Патруль на Сенном рынке в Питере арестовал, награды изъял и в кутузку определил. Комендант кутузки, былой унтер-офицер, потерявший солдат и все пальцы правой руки в Пинских болотах, очень возмутился такому положению вещей и всерьез вознамерился расстрелять «чухонца». Горя праведным гневом на «подлого вора» свидетельств чьей-то доблести, быстро перегорел, прознав, что Рейно и есть тот герой, чью грудь когда-то украшали Кресты.

  - Вот он и определил меня в ближайший пансионат, где отдыхают иногда от трудов праведных вожди мирового пролетариата небольшого ранга и чина. Типа Менжинского, Трилиссера и прочих.

  - Ого, - удивился Тойво. - Пансионат командного состава ОГПУ?

  Рейно числится главным истопником, а летом по совместительству пасечником.

  - Вот, оказывается, призвание у меня какое: мед делать. Отец бы со стыда сгорел. Маму перевез сюда. Так и живем. Невеста есть. Жить можно, если бы только не нога!

  Он погладил левую ногу, выставленную в сторону, несгибающуюся в колене.

  - Летом еще ничего, а вот зимой ноет, не унимается, когда крапива перестает сохраняться.

  Оказывается, Рейно спасается от боли только компрессами из крапивы. Даже заготовленные впрок — и те тоже помогают, пока жжется. Они, как два пациента одной и той же больницы, встретившись в коридоре, поговорили о своих болячках, обменялись информацией о чудодейственных методах, уже успешно испробованных на лошадях, и поняли: пора расходиться.

  Каждый пойдет своей дорогой, ничего их не сближает, даже память детства — и та у каждого разная.

  - Прощай, Рейно, - сказал Антикайнен на прощанье. - Ты меня извини за то, как я с тобой тогда в школе обошелся.

  - Пока, Тойво, - ответил Рейно. - Не за что извиняться. Мы были детьми и, как и все дети, были жестоки. Я тоже перед тобой виноват.

  Они пожали друг другу руки и разошлись, только сын Крокодила, сделав несколько неуклюжих шагов, опираясь на свою клюку, повернулся и сказал задумчиво смотревшему на него врагу из своего детства:

  - Вся жизнь — это поиск самого себя.

   13. Встречи.

  Тойво провел в арендованной у Настасьи Петровны даче чуть больше недели. На момент отъезда в Питер он чувствовал себя уже гораздо лучше, перестали донимать судороги в конечностях, вернулась былая уверенность и плавность движений, разве что лицо все еще оставалось чуть перекошенным. Да еще одна функция организма вызывала опасение. Но проверить ее он никак не решался.

  Антикайнен предстал перед хмурыми очами начальника училища Инно, намереваясь обратиться к нему с просьбой.

  - Эк тебя торкнуло! - посмотрев ему в лицо, сказал начальник. - У доктора был?

  - Был, - кивнул головой Тойво, не уточняя, правда, что это за доктор такой. - Разрешите две недели отпуска в счет будущих занятий?

  - Да ты же только из отпуска! - нахмурился Инно. - Впрочем, ладно. Восстанавливайся. У нас в Карелии опять неспокойно. Так что всякое может быть. Куда отпуск-то нужен?

  - В Выборг к невесте, - не стал обманывать начальника Антикайнен. - Нелегалом туда, нелегалом сюда.

  - Ого! Я этого не слышал. Предельная осторожность.

  - Есть, предельная осторожность.

  Пока Тойво «отлеживался» на даче, к нему несколько раз приходили люди из ОГПУ. Точнее, из какого-то особого шифровального отдела, пытались разузнать: где, с кем, когда? Ни Оскари, ни кто другой не могли ответить на их вопросы: где-то, с кем-то, когда-то. А об эстонце из института Мозга вообще не слышал никто.

  Антикайнен взвесил все свои шансы и пришел к выводу, что, ну, его нафик этот особый шифровальный отдел! По выведанной у Вяхя тайной тропе контрабандистов он пошел в Финку. Младший Тойво имел настолько обширные знания о лесах карельского перешейка, что по памяти нарисовал для перехода схему передвижения: «сто шагов вперед, потом двести шагов назад, потом вправо до разлапистой ели, потом влево от разлапистой ели, потом период обхода советского пограничного патруля - час с четвертью, потом период обхода финского пограничного патруля - четверть с часом, потом по ручью, потом по реке, потом озером, ну, а потом уже морем». И все — ты в Аргентине. Ах, блин, промахнулся, в Суоми надо было! Ну, тогда все в обратном порядке, только вперед сто шагов делать не следует.

  В общем, Тойво оделся, как типичное лесное чмо — то ли бортник, то ли смологон, то ли производитель понтикки — и пошел по ориентирам.

  Бродил по лесам, бродил, наконец вышел к собакам. Собаки оказались пограничные, сидевшие в вольере и держащие нос по ветру. Он стоял против ветра, поэтому показал псам кукиш и пошел дальше. Ни животные, ни