под мышкой. Это был весь его багаж в дальнюю дорогу. Сидел он на этот раз какой-то печальный, притихший, глядя в одну точку. Олег хлопнул Васю по плечу:

— Ты что скучаешь? С дивчиной своей, что ли, проститься не успел?

Вася вспыхнул и покосился на меня:

— Что ты, что ты, Олег! Какая там у меня дивчина!

Я тихо вышла в другую комнату, но всё же мне было слышно, как Вася сказал Олегу:

— Ну что ты, право, Олег? О таких делах при Елене Николаевне?! Само собой… простился. А ты со своей?

Молчание, и потом тихие слова Олега:

— Не с кем мне прощаться. Все вместе отправляемся. Есть у меня дорогой друг, но и он со мной идёт.

— Кто?

— Нина Иванцова.

С Ниной Олега связывала теперь крепкая и нежная дружба. Общая подпольная судьба, дни, полные тревог и радостей борьбы, как-то сблизили их ещё больше.

Так прождали мы до четырёх часов дня. А в четыре прибежала Люба, запыхавшаяся и взволнованная; она передала Олегу письмо от «товарища Антона». Командир отряда предлагал поход отложить и продолжать работу на месте.

«Второго или третьего января буду я у вас, и мы поговорим, я посоветую вам много интересного для вашей работы», — писал «товарищ Антон» в своём письме.

Все чувства сразу отразились на лицах ребят.

Но приказ партии — закон.

Связь между пятёрками осуществлялась шифрованной перепиской. Один из шифров, которыми пользовались подпольщики, маскировался под невинные листки из ученических тетрадок по арифметике, где вместо букв писались цифры. Например, вместо буквы А — цифра 1, вместо Б — цифра 2, вместо В — цифра 3, и так далее. Такое, например, указание штаба, как «переход отменяется», в шифрованной записке выглядело бы так:

(16-6) + (17 + 6) — (22+15 —5) = 1

(15+19) — (13-6+14) + (32-6-19) + (18 + 32) = 70

В числе связных, занимавшихся доставкой шифровок, была Нина Иванцова. Она прятала записки за подкладку шапки, скалывала в локонах волос. Как-то передав шифровку Ване Земнухову и Олегу, она взяла её обратно и захотела спрятать.

— Это зачем? — спросил Ваня.

— Надо сохранить.

— Никаких следов не оставлять, всё уничтожать сразу по прочтении.

Сколько пришлось уничтожить документов, записок, тетрадей, дневников, протоколов заседаний! Конечно, тогда это было необходимо, но теперь с болью думаешь: сколько вместе с ними исчезло живых подробностей, которые, на беду, не всегда может сохранить слабая человеческая память!

«Победители» отступают

Во второй половине декабря 1942 года началось бегство немецких и румынских войск, разгромленных на Волге. День и ночь через Краснодон тянулись длинные обозы. Мы жили в центре и видели всё.

Проходили сотни машин с грязными, растрёпанными солдатами. Головы у них были закутаны в женские платки или какие-то тряпки.

— Не солдаты, а мокрые курицы! — как-то заглянув в окно, засмеялся Олег.

Потом он подсел к столу и написал вот что:

Ага, подошли и к арийцам

Тяжёлые дни — это факт!

Бегут в беспорядке мальтийцы,

Одетые все кое-как.

Кто шапкой, кто кепкой накрытый,

Кто с женским платком на плечах,

Избиты, побиты, разбиты —

Согнулся ариец, зачах!

Ты что же, фашистик ты прусский,

Задумал весь мир покорить?

Народ наш прославленный русский

В безличных рабов превратить?

Не вышло, не выйдет вовеки,

Вас били — и снова побьём!

Гранатой, «катюшей», «андрюшей»

Мы вас в порошок изотрём!

Олег прочитал эти стихи мне, дяде Коле, бабушке.

Мы все весело посмеялись.

А бабушка сказала:

— Ох, Олежек, я вижу, ты на все руки мастер!

Но молодогвардейцы, конечно, не были только наблюдателями отступления врага. Принятые и напечатанные ночью сводки Совинформбюро днём уже были расклеены на стенах и столбах в Краснодоне, в ближайших рабочих посёлках и хуторах.

Гитлеровцы кричали в газетах и по радио, что никакого отступления нет, что их войска после победных боёв на Волге идут на отдых, а сводки Информбюро говорили об окружении и разгроме немцев, приводили цифры, факты. Кому было верить? Уж ясно — не врагам. Вшивые, с тряпьём на голове, бегущие наперегонки, немецкие солдаты не были похожи на победителей.

Фашисты объявили по городу о большой денежной награде тому, кто поймает распространителей таинственных листовок.

Не помогло и это: как будто в насмешку, листовки появлялись всё в большем количестве. Их жадно читали, содержание их передавали из уст в уста, они бодрили, поддерживали настроение у измученных людей, помогали организовывать отпор врагу.

Враги бесились. Гестапо и полиция никак не могли напасть на след ребят. Единственное, что было в их силах, — это жестоко расправляться с арестованными. Им-то фашисты и мстили за своё поражение на фронте: зверски мучили, убивали, грабили.

Выглядело это так: немцы на машинах подъезжали к какому-нибудь дому, выбирая тот, где можно было больше взять, врывались в комнаты и самих хозяев заставляли перетаскивать вещи в машины. Забирали всё, оставались одни голые стены.

Некоторые женщины плакали, умоляя хоть что-нибудь оставить для ребятишек, другие покорно молчали. И тех и других фашисты избивали кулаками или нагайками. Не щадили ни стариков, ни детей.

Всё награбленное делили меж собой жандармские офицеры, потом укладывали в посылки и отправляли в Германию.

А в это время штаб борьбы и сопротивления не прекращал работу. Каждый день приходили ребята — отчитываться штабу о выполнении боевых заданий и получать новые.

Из посёлка Краснодон пришли Коля Сумской и Саша Шищенко и с жаром рассказали, что 22 декабря они обезоружили и убили трёх немецких солдат. Из Изварина и Герасимовки явились ребята просить оружия… Всё нетерпеливее ждали ребята того дня, когда от тайной борьбы можно будет перейти к открытому вооружённому выступлению…

«Разве можно таких ребят не любить?»

Олег часто говорил:

— С нашими ребятами не страшно ни в огонь, ни в воду! Только подумайте: сколько заданий штаб ни давал — да и каких! — и все выполнены. Прямо удивительно всё складывается!

Разволнуется Олег, начнёт припоминать лучшие черты в характере своих товарищей и до тех пор не успокоится, пока и мы не разделим его восторг. Или подойдёт ко мне, заглянет в глаза:

— Я всё время думаю: наверно, мы ещё очень мало сделали, а? Прямо не спится от этих мыслей.

Отойдёт от меня, тихо сядет к