Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День начинался как обычно.
– Меркулова просили поставить вы сами. Позавчера. Я не слишком понял, кто это такой. А Петрихина… Поздно будет на следующей неделе, Александр Сергеевич. Время уходит.
– Может, нам кабинетами поменяться? Вы и так все решаете.
Виктор Петрович смущенно улыбнулся.
– Да что я решаю? Начальник вы. А тут… Через неделю будет поздно.
– Вот, нашелся. Хозяйничает, – ворчал начальник, хотя уже чувствовалось: уступил.
Впрочем, нет, этот день мог стать необычным. Накануне Виктору Петровичу дали знать, что давние разговоры о возможной отставке начальника могут воплотиться сегодня в указ. Неужто так оно и будет? За себя Виктор Петрович не переживал – без работы не останется. Но ему было обидно за Александра Сергеевича, человека с непростым характером, но порядочного, думающего прежде всего о деле.
В приемной ждал первый посетитель – большой грузный дядька. Он так осторожно сидел на краешке стула и так пугано поглядывал по сторонам, что невозможно было промолчать.
– Александр Сергеевич скоро вас примет. – Дядька глянул на него с шальной признательностью.
Через полчаса он заглянул к Виктору Петровичу, долго благодарил. Будто Виктор Петрович решил его проблемы, а не тот, из чьего кабинета он только вышел. Тут по прямому позвонил начальник, просил не беспокоить в ближайшие полчаса – надо поработать с документами.
Но вскоре пришел фельдъегерь со срочным пакетом, требовалась виза начальника. Вздохнув, Виктор Петрович пошел в кабинет.
– Вы не даете мне работать!
– Срочный документ.
– Ну что вы стоите? Положили и идите.
– Просили сразу вернуть.
Недовольно помолчав, начальник поставил визу и, закрыв папку, бросил ее на край стола.
Вручив документ фельдъегерю, Виктор Петрович вернулся за стол. Он просматривал корреспонденцию, делая многочисленные пометки. И он не сразу снял трубку городского телефона, который звонил и звонил.
– Вас беспокоит Преклонская Зоя Федоровна, – прозвучал немолодой, приятный голос. – Простите ради Бога, но вот по какому я вопросу. В Верховном Совете был комитет, куда мы, матери погибших в мирное время военнослужащих, обращались со своими нуждами. А сейчас такого комитета нет. Куда же нам обращаться? Меня везде отсылают. Никто ничего не знает.
Можно было спокойно сказать старушке, что и он не знает, что чересчур далеки были от него ее проблемы, но у него язык не повернулся. Попросив подождать, он принялся названивать по правительственной связи в поисках тех, должен был по долгу службы выслушивать несчастных матерей, думая при этом: «Не дай Бог такой работы, чтобы постоянно сталкиваться с чужим несчастьем и не иметь возможности помочь». Когда он продиктовал старушке фамилию и телефон генерала, коему вменили такое в обязанность, она принялась так горячо благодарить, что Виктору Петровичу стало неловко, будто он ее обманул.
Сразу после этого позвонил сын. С тех пор, как он женился, проблем с ним стало не меньше. В очередной раз он поссорился с женой, и теперь хотел посоветоваться с отцом, как быть. Виктор Петрович еще помнил, как увидел первый раз сына в окне роддома, как привез жену из роддома и смотрел на спящую кроху, и сын вдруг улыбнулся во сне, широко, безмятежно. А вот теперь надо мирить его с женой, вспыльчивой, своенравной, нетерпеливой даже в своей красоте. Может, притрутся они друг к другу. Годика через два-три. А может, и нет. Виктор Петрович жалел, что они с матерью так и не решились на второго ребенка. Ему хотелось внука, но пока невестка училась в университете, об этом не могло быть речи.
Зазвонил городской. Какой-то мужчина требовал записать его на прием к Ельцину.
– Я этим не занимаюсь, – вежливо пояснил Виктор Петрович.
– Но мне дали ваш телефон.
– Вполне вероятно. Только я не записываю на прием к президенту.
– Но мне дали ваш телефон. Вы должны меня записать.
– Я верю, что вам дали мой номер телефона, – все тем же спокойным голосом объяснял Виктор Петрович. – Но я не записываю на прием. Ни к президенту, ни куда-нибудь еще.
– Что же делать? – совершенно упавшим, беззащитным голосом проговорил мужчина.
Виктору Петровичу стало жаль его. И хотя своих дел хватало, он спросил, какой у того вопрос? Оказалось, это фермер из-под Калуги, против которого давно ополчилось местное начальство. И арестовывали, и дом поджигали. А теперь вот землю отбирают. Виктор Петрович начал названивать по правительственному, просил выслушать человека. Обещали встретиться и разобраться.
Он работал с почтой, когда в комнату заглянула немолодая миловидная женщина.
– Виктор Петрович, здравствуйте. Как вы тут? – голос у нее был мягкий, ласкающий.
– Как обычно, Ольга Ивановна. – Он заметно оживился. – Как обычно. В трудах.
– Представляю. И все такой же бодрый, неунывающий. Где силы берете?
– Не знаю. Может, от встреч с хорошими людьми.
– Неужто остались хорошие люди?
– Остались. Слава Богу, остались.
– Удивительный вы человек. Верите в добро.
– Верю. И вы верите. Не отпирайтесь… Сейчас предупрежу Александра Сергеевича, что вы пришли.
Взяв подборку документов, Виктор Петрович направился к начальнику. Тихо положив бумаги с краю стола, проговорил как бы между прочим:
– Петрихина пришла.
– Навязали, – глухо проворчал Александр Сергеевич.
– А с документами когда я буду работать? Вы же несете и несете. – Виктор Петрович молчал с виноватым видом, будто и впрямь своими руками плодил потоки писем, записок, справок, указов. Начальник покосился на него и выдохнул. – Зовите.
Телефон в комнате Виктора Петровича опять надрывался. Звонили по правительственному, просили внести Александру Сергеевичу в план важное совещание на субботу. Едва он сделал нужную запись, вошел знакомый Виктора Петровича. Обреченно опустившись на стул, стоявший напротив, долго жаловался, как труден хлеб у честных людей, а иные, которые по знакомству, по родственным связям, как жили в прежние времена, так и по сей день живут припеваючи. Виктор Петрович знал, с каким начальником приходится работать его знакомому. Но что он мог поделать? Разве что слова какие-нибудь найти для утешения.
– Ты библию читал? – деловито спросил Виктор Петрович.
– Читал, – неуверенно ответил тот.
– Помнишь, что сказал Бог Адаму?
– Нет.
– Бог сказал: «Будешь зарабатывать хлеб свой в поте лица своего».
– И что? – удивленная физиономия взирала на Виктора Петровича.
– А то. Если зарабатываешь в поте лица своего, все в порядке. И пусть беспокоится тот, кому хлеб насущный дается легко.