– Эй! – крикнула она. – Ты где там застрял?

Стряхнув морок и поправив простыню, сползающую с бедер, Иван медленно пошел в комнату. Алена деловито поправляла постель и расстилала второе одеяло, а он стоял на пороге, не решаясь войти в собственную комнату.

Она обернулась:

– Ну? Что ты там?

Он шагнул вперед. Еще пара шагов – и он у кровати.

Алена задумчиво разглядывала постель.

– Кажется, зря я второе одеяло взяла. А? – Она посмотрела на Ивана, словно советуясь. Взгляд ее был серьезен. – Зачем нам оно, правда? Теперь мы и так не замерзнем.

Он кивнул и сел на кровать. Она деловито и тщательно расправила складки на простыне и улеглась. Он положил руку ей на плечо. Плечо и вправду было прохладным.

«И что это я? – подумал он. – Трясусь, как восьмиклассник». Она взяла его руку и положила себе на грудь. Он лег рядом.

Она повернулась к нему и шепнула:

– Ну что с тобой, а? Я же замерзла! – И рассмеялась дробным, коротким, загадочным, ведьминским смешком. – Иди ко мне! Я же сказала – замерзла, – капризно и требовательно повторила она.

Той ночью он понял, что влюбился. Впервые после Кати. И кажется, эта история затмила ту, прежнюю, горькую и до недавнего времени все еще страшно болезненную. Все, кажется, закончилось. Клин клином. Алена была прекрасна. А утром она снова подтрунивала над ним, посмеивалась, и он чувствовал ее превосходство. С чего? Непонятно. Он – давно взрослый, опытный мужик с нелегкой судьбой и непростыми любовными историями. Она – моложе его на пять лет, да нет, не так – на целую жизнь! Что у нее там могло быть? Да все понятно – пара историй, вряд ли значительных: так, студенческие романчики, короткие встречи «ненадолго», случайные комнаты, чужие связки ключей. Все впопыхах, все – как всегда у студентов. Но в их союзе все было наоборот – Алена была главной. Она диктовала, распоряжалась, требовала, приказывала. А Иван подчинялся. Внушил себе: ну хочется девочке быть принцессой! Молодая, неопытная. Ей кажется, что надо так – капризно, с надутыми губками. Играет, конечно. А я подыгрываю. И мне немного смешно, но в общем приятно.

Но отчего иногда ему казалось, что рядом с ним опытная и умелая женщина? Тогда он терялся. Терзался, страдал. Сомневался, оттого что ничего не понимал. Почему? Потому что очень хотелось быть снова любимым. Очень хотелось любви.

* * *

Поезд отходил в пять вечера, и до пяти они гуляли по городу, обедали в кафе – деньги у Ивана были.

Он смотрел на Алену, и сердце его замирало. Как же она хороша! Он вспоминал, как пахнут чуть уловимой свежестью ее волосы и какая у нее невозможно гладкая шелковистая и прохладная кожа. И пусть все это заезженные и пошловатые слова, над которыми он раньше бы посмеялся, но сейчас все было именно так – он влюбился, и это все объясняло.

На перроне Иван долго не мог ее отпустить, оторвать от себя, крепко прижимал, а она злилась, оглядывалась по сторонам, ловила осуждающие, как ей казалось, взгляды, а он смеялся и утешал ее, что вокзал – единственное общественное место, где это дозволено. Люди прощаются и расстаются. Наконец объявили посадку, и Алена, как ему показалось, с облегчением освободилась из его крепких объятий и поспешила в вагон.

Она помахала ему из окна и жестом показала: созвонимся.

Он кивнул, не понимая, почему ему так печально и грустно.

Ведь надо радоваться, правда? А как-то не получалось. Расставание – ерунда, чушь! «Подумаешь – Ленинград! – убеждал он себя. – Пару часов – и я там, возле нее. Даже вполне романтично: я здесь, она там. Любовь, как известно, проверяется расстоянием».

Да. Все так. Но почему ему невыносимо грустно, почему? Почему так неспокойно на сердце? Почему такая тоска? Какое-то странное и тревожное предчувствие – отчего? Или все это бред воспаленного ума и фантазии? Мы же всегда боимся потерять своих любимых? А уж Иван-то, с его горьким опытом, должен был бояться больше всех.

Он махнул Алене рукой и, дождавшись, пока поезд тронулся, медленно пошел прочь.

Она уехала в понедельник, а в четверг он взял билет. Пятница, суббота, воскресенье. И полпонедельника – после обеда он на работе, на комбинате. С Ленькой договорился – кто его поймет, как не Ленька? Тот, кстати, заржал:

– Ну вот! Опять Ленинград! Что нам там, намазано, что ли? В Москве девок нет?

Ленька отпустил, но поворчал для порядка и тут же попросил отвезти в Ленинград какие-то вещи.

В пятницу рано утром Иван вышел на Московском и тут же позвонил Алене.

Повезло: она оказалась дома – конечно, в такую-то рань! Удивилась:

– Ты здесь?

Ошарашенно молчала пару минут и наконец назвала точный адрес.

– Ну, если хочешь, – протянула она, – через полчаса у подъезда.

Конечно, он хотел! Да как!

Через двадцать минут, как стойкий оловянный солдатик, он стоял в хмуром, типично ленинградском дворе-колодце на Красной. Она вышла, удивленная, немного растерянная, заспанная, заплетая на ходу свою роскошную косу. Занятия она прогуляла – да бог с ними! Какие занятия – сессия на носу.

Так начался их роман. Иван ездил в Ленинград каждые выходные – конечно, под дикое ржание Велижанского. Теперь ему казалось, что его роман с Катей был детским лепетом, пробным шаром и вообще несерьезной историей. Что он тогда понимал в любви? Что он вообще тогда понимал? Катя права – они действительно были детьми.

«Здесь все по-другому, – думал он, – по-взрослому».

По приезде в Ленинград он останавливался у Ники – она, казалось, была ему рада. Он бегал в магазин, гулял с маленькой Сашкой и умудрялся отпустить Нику в парикмахерскую или в кино. В отсутствие Ники к нему приходила Алена.

Через три месяца он сделал ей предложение.

Первое же ее требование было жестким и безапелляционным: в Москву она не переедет ни при каких условиях, это не обсуждается. Во-первых, в Ленинграде мама и брат. Во-вторых, консерватория. Ну а в-третьих, Москву она не любит – шумно, грязно и бестолково. К тому же воруют! Иван посмеялся: «А в Ленинграде не воруют, ага!»

Но причины, конечно, были весомые. Правда, и у него был веский аргумент не переезжать – работа. Но это не принималось: «Работа есть и в Ленинграде, какая разница?»

Иван познакомился с Алениной матерью, Галиной Петровной, и она оказалась странной – молчаливой, сухой, нелюбезной. Смотрела на него недоверчиво, исподтишка, словно примериваясь: годится ли он ей в зятья?

Иван попросил руки ее дочери, и она усмехнулась:

– А не торопитесь, молодой человек? Что ж прямо так и сразу? Может, слегка обождать?

Он горячо заверил будущую тещу, что, конечно же, нет! Да и зачем ждать, когда люди любят друг друга? Что, собственно, тянуть? И эти мотания туда-сюда. «Тяжело и очень накладно», – пошутил он.