В Париже – бурная интеллектуальная жизнь. Режиссеры спят с актрисами, философы спят со своими студентками, а между тем собор Парижской Богоматери избавлен от многовековой пыли – наконец-то его помыли. Семидесятивосьмилетний президент республики Шарль де Голль восклицает: «Я со спокойным сердцем ожидаю наступления 1968 года».

Но, когда он наступил, стало понятно, что спокойной жизни уже не будет. Молодежная революция охватила страну. А в толпе с красным флагом в руках шел неравнодушный Жан-Люк Годар, икона «Новой французской волны».

Он был среди тех, кто стоял у истоков совершенно иного понимания кинематографа. Тоже, по большому счету, революционного. И ведь кто бы мог подумать тогда, еще в 1951 году, что несколько отчаянных журналистов, объединившихся в журнале «Кайе дю синема» (Годар пришел туда годом позже), смогут доказать миру, что у каждого фильма есть свой автор. И это не всесильный студийный босс, повелительно указывающий, какую сцену вырезать, а какую оставить, назначающий сценариста и режиссера (возможно, совершенно не знакомых друг другу, возможно, знакомых, но находящихся во взаимной вражде из-за непропорционально разделенного гонорара), – нет. Это Auteur (пишется намеренно по-французски ввиду национальной родословной этого термина).

Спросите досужего зрителя: на какое кино он собирается пойти? Он ответит: на боевик, комедию, мелодраму, ужастик. На худой конец он скажет: знаешь, этот фильм «от создателей…» И в этой формуле важны не сами создатели, а те известные фильмы, которые они сняли. Маркетинговый ход? Берите больше! Мифологическое сознание!

Скажем, древние тексты «Вавилонская теодицея» и «Эпос об Эрре» приписывались неким Эсагил-кин-а-Уббибу и Кабти-илани-Мардуку, но кто их знал? Никто. Известны они были потому, что входили в число почитаемых среди высоких господ книг. Авторство заменялось категорией авторитетности. «От создателей верховных богов Вавилона» – вот это чрезвычайно притягательный лозунг. А что, в Древней Греции было по-другому? До сих пор спорят о Гомере – реальный ли это был персонаж или череда безымянных певцов, присвоивших себе авторитетность создателя «Илиады» и «Одиссеи». Верно подметил культуролог Сергей Аверинцев: «Имя Эзопа выполняет ту же функцию в применении к басням, что и имя Соломона – в применении к притчам».

Даже в литературе нужно было пройти немалый исторический путь, чтобы найти то, что по-гречески именуется χαρακτηρ – индивидуальный стиль. Сказителей, певцов, писателей было как кошек при дворе Фараона. Но лишь про ту, что царапалась, не разрешала себя гладить против шерсти, своенравно себя вела, можно было сказать: да она с характером!

Недаром именно французам было уготовано судьбой открыть индивидуальный стиль в кино. Не только потому, что в послевоенном неспокойном Париже все только и делали, что читали о личных экзистенциальных переживаниях Сартра, пока его возлюбленная, самая независимая женщина в стране, Симона де Бовуар, сидя в Café de Flore, наслаждалась эксклюзивными напитками по неповторимому авторскому рецепту. И не только потому, что Гюстав Флобер когда-то во всеуслышание признался: «Мадам Бовари – это я», а Марсель Пруст, пребывая в поисках утраченного времени, не то напрасно это время тратил, не то искал собственное «я». А потому, что все вышеназванные личности стали небезразличны. Интересно, о чем они думают, чем занимаются в свободное время, каково их мировоззрение. И не будем юлить: знаменитый афоризм «Le style c’est l’homme» («стиль – это человек») как-никак принадлежит французскому писателю Бюффону.

Риторический вопрос: «Можно ли представить себе фильм Орсона Уэллса, снятый кем-либо, кроме Орсона Уэллса?» – это философская максима журнала «Кайе дю синема». Корреспонденты делают большое интервью с режиссером, и в нем угадывается эта заинтересованность, эта попытка разобраться в личности автора.

– Во всех ваших фильмах действительно царит дух благородства.

– Для меня это добродетель, – отвечает Уэллс. – Я выступаю против всех фанатиков, ненавижу политические и религиозные лозунги. Мне неприятен любой человек, пытающийся упразднить хотя бы ноту из «человеческой гаммы».

Ах вот он какой! Интересный, своеобразный, необычный. И разве можно после этого серьезно говорить о концепции «смерти автора»? Кто-нибудь помнит, кто ее придумал? Философ Ролан Барт – тоже, между прочим, француз! Ну, покуда все помнят, стало быть, концепция не работает. Ницше вот тоже пророчил «смерть Бога», но Бог бессмертен, как и его наместники на Земле – скромные творцы.

Искусство – живое дело, и заниматься похоронами как-то преждевременно, что ли. Это не Вьетнам, говоря словами из фильма братьев Коэн «Большой Лебовски» (1998), здесь, как в боулинге, есть правила. Вот Коэны – яркий пример авторского стиля, саркастического, иронического, не знающего моральных границ. Без черного юмора, ставшего визитной карточкой культового «Большого Лебовски», не было бы той остроты, с которой раскрывается тема «вьетнамского синдрома», мужской брутальной дружбы и, попросту говоря, разгильдяйства. Джеффри Лебовски поэтому и зовется Чуваком, или, как ему больше нравится, Ваше Чувачество, Чувакер или Эль Чувачино. Они с лучшим другом Уолтером даже не могут по-человечески развеять пепел их партнера по боулингу Донни.

– Согласно твоему невысказанному желанию, предаем твои бренные останки в объятия Тихого океана. Ты так его любил. Спи спокойно, – говорит Уолтер и вытряхивает пепел прямо на лицо Чувака (тут еще, конечно, ветер постарался, но тем не менее).

А разве можно спутать парадоксальный почерк режиссера Дэвида Линча? Что в «Человеке-слоне» (1980), что в «Голове-ластике» (1977), что в «Синем бархате» (1986) или «Малхолланд Драйве» (1999) – всюду патологические отклонения (достаточно прочитать названия некоторых фильмов), психологические пропасти, загадки, отгадки на которые невозможно получить. А если вдруг тебе показалось, что ты приблизился к пониманию смысла, то тебе показалось. Во всяком случае, дабы не оставалось сомнений, со специальным заявлением выступит сам Дэвид Линч. Можно ли вообще рационально объяснить сюжетный ход в мистическом сериале «Твин Пикс», когда детектив Купер во сне узнает, кто убил Лору Палмер. Он ведь тотчас же по пробуждении договаривается о встрече. Говорит по телефону: «Я знаю, кто убил Лору Палмер». А на следующий день происходит такой диалог:

– Так кто же убил Лору Палмер?

– Я не помню, – невозмутимо отвечает детектив Купер.

Можно, конечно, это не понимать и категорически не принимать. Однако режиссеры авторского кино доказали свою состоятельность не только наградами на фестивалях, но и беспрестанно растущими армиями поклонников. А если вам что-то не нравится, так правильно в свое время сказала остроумная актриса Фаина Раневская, когда услышала критическое замечание в адрес картины Леонардо да Винчи: «Мона Лиза так велика, что сама выбирает, кому ей нравиться, а кому нет».