Крузмарк поднялся на ноги.

— Знаешь, Мэг, меня ждут, важные встречи намечаются, так что если это все, то…

— Да, это все. — Маргарет встала и оправила юбку.

— Ну и славно. — Он приобнял ее за плечи. — А как только этот Ангел объявится, сразу звони мне. На Востоке я научился искусству убеждения. Посмотрим, на что я еще гожусь.

— Спасибо.

— Я тебя провожу. Чем займешься?

— Не знаю, думала сначала в «Сакс»[25]зайти, а потом…

Конец фразы пропал за тяжелой дверью черного дерева.

Я сунул микрофон вместе с тряпкой в карман комбинезона и попробовал окно: не заперто. Небольшое усилие, и оно открылось. Я отстегнул один ремень и перекинул дрожащие ноги через подоконник. Так, теперь второй, и вот уже я в относительной безопасности. Получается, что не зря я рисковал. Восточное искусство убеждения! Да-а, после такого прогулка по стене прямо-таки пикничком кажется.

Я закрыл окно и огляделся. Очень хотелось тут порыться, но не было времени. На мраморном столике Маргарет оставила едва пригубленный бокал с бренди. Сюда-то уж точно ничего не подсыпали. Я вдохнул фруктовый аромат коньяка и отпил немного. Бархатное пламя разлилось у меня в горле. Я прикончил бокал тремя быстрыми глотками. Конечно, старый и дорогой коньяк заслуживал более уважительного обращения, но, увы, я спешил.

Выходя из кабинета, я громыхнул дверью, но секретарша едва взглянула на меня. Может быть, привыкла, что мойщики окон запросто захаживают в кабинет к ее боссу. В длинном коридоре я повстречал самого Крузмарка. Он вышагивал, выпятив грудь, словно его серый фланелевый костюм был увешан медалями. Проходя мимо меня, он недовольно хрюкнул. Очевидно, ожидал, что я паду ниц. Вместо этого я послал его куда подальше, но он со своих высот ничего не услышал. Как с гуся вода.

На обратном пути я послал смачный поцелуй вяленой вобле в приемной. В ответ она скорчила такую рожу, словно набрала полный рот паштета из червяков, зато два рекламных агента, поджидавшие своей очереди, сидя в одинаковых креслах, по достоинству оценили мою эскападу.

Молниеносно переодевшись в чулане (Супермен умер бы от зависти, честное слово), я за недостатком времени распихал пистолет и микрофон по карманам пальто, сунул комбинезон с упряжью в побитое ведро и вышел на свет божий. Уже в лифте я вспомнил про галстук и кое-как, вслепую, завязал кривой узел.

Я вышел на улицу, огляделся, но Маргарет нигде не было. Она что-то говорила про «Сакс», наверно, взяла такси. Ну, может, еще передумает и поедет домой. Надо подождать.

Я перебрался через Лексингтон-авеню, через боковые двери вошел в здание Центрального вокзала, спустился по пандусу в Устричный бар[26]и заказал себе дюжину устриц. Мигом покончив с ними, я допил сок из половинок раковин и спросил еще полдюжины. За этих я принялся уже основательно, с чувством, с толком, с расстановкой. Двадцать минут спустя я отодвинул опустевшую тарелку и двинулся к телефону-автомату. У Маргарет Крузмарк никто не ответил. На десятом гудке я повесил трубку. Значит, она в «Саксе». Может быть, даже зайдет еще в пару шикарных магазинов.

Поезд метро доставил мою нафаршированную устрицами тушку на станцию «Таймс-сквер», где я пересел на Бруклин-Манхэттенскую линию и поехал в центр, в сторону Пятьдесят седьмой улицы. На углу дома Маргарет Крузмарк была телефонная будка. Я позвонил и снова услышал долгие гудки. Проходя мимо дверей, я заметил, что в холле трое дожидаются лифта. Я прогулялся до угла Пятьдесят шестой улицы и вернулся. На этот раз путь был свободен. Я сразу прошел на черную лестницу: лифтер мог узнать меня, а это не входило в мои планы.

Одиннадцатый этаж — пустяк, если вы готовитесь к марафону. Если же внутри у вас кувыркаются восемнадцать моллюсков, то это испытание не из легких. Поэтому я не стал торопиться и через каждые два-три этажа останавливался и отдыхал под какофонию дюжины уроков игры на фортепьяно и прочих инструментов.

К тому времени, как я добрался наконец до двери Маргарет Крузмарк, я все же изрядно запыхался и сердце мое стучало как взбесившийся метроном. Холл был пуст. Я открыл дипломат и натянул резиновые хирургические перчатки. Замок был стандартной конструкции. Я пару раз позвонил, потом достал связку дорогих ключей-болванок и принялся подбирать ключ нужной серии.

Третья попытка увенчалась успехом. Я взял дипломат, вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Воздух был пропитан запахом эфира. Сладкий летучий аромат напомнил мне о больнице. Я достал револьвер и медленно двинулся вдоль стены. Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что случилось что-то очень и очень скверное.

В тот день Маргарет Крузмарк все-таки не пошла в магазин.

Она лежала навзничь на низком кофейном столике в залитой солнцем гостиной среди пальм и прочей растительности. Кушетка, на которой мы пили чай несколько дней назад, была отодвинута к стене. Маргарет была распята посреди ковра, словно на алтаре.

Из разорванного ворота ее крестьянской рубашки смотрели маленькие бледные груди. Картина была бы довольно приятная, если бы не рваная рана, разъявшая грудь до самой диафрагмы и до краев полная крови. Кровь ручейками стекала по ребрам, собиралась в лужицы на столе. По крайней мере, одно было хорошо: глаза Маргарет были закрыты.

Я убрал револьвер и кончиками пальцев тронул ей шею. Сквозь тонкие перчатки еще чувствовалась тающая теплота ее кожи. Лицо Маргарет было спокойно, почти как у спящей. Мне показалось даже, что на губах ее играет улыбка.

Часы на каминной полке пробили пять.

Орудие убийства лежало тут же под столиком. Это был ацтекский жертвенный нож. Блестящее лезвие из вулканического стекла помутнело от засыхающей крови. Я не стал его трогать.

В комнате не было никаких следов борьбы. Нетрудно было представить себе, как все произошло.

Маргарет передумала идти в «Сакс» и вернулась домой. Убийца уже ждал ее в квартире. Когда она вошла, он — или она — подкрался к ней сзади и прижал к ее лицу марлю, смоченную эфиром. И Маргарет не успела ничего сделать: она потеряла сознание.

У двери валялся смятый молельный коврик — значит, ее тащили из прихожей в гостиную. Бережно, почти что нежно, убийца положил ее на стол и отодвинул всю мебель, чтобы расчистить место.

Я как следует осмотрелся, но как будто ничего не пропало. Все оккультные штучки на своих местах, кроме жертвенного ножа, но с ножом все ясно. Ни открытых ящиков, ни переворошенных платьев в шкафах. Никаких попыток инсценировать ограбление.

У высокого окна между филодендроном и дельфиниумом меня поджидала небольшая находка. В чаше, венчавшей треножник в античном стиле, лежал блестящий, напитанный кровью кусок мышцы размером с теннисный мяч. Такие штуковины собаки притаскивают с улицы. Я долго смотрел на него и, наконец, понял. Нарядные сердечки в День святого Валентина навеки будут связаны у меня с этим воспоминанием. В чаше лежало сердце Маргарет Крузмарк.