Чем-то она напоминает Эллу. Видимо, все дело во французском влиянии.

Достаю из холодильника пару бифштексов и отодвигаю их подальше от Каннеля; кладу в лед бутылку белого вина. У Бэт сегодня занятие по живописи, Бен зависает со своими шикарными оксфордскими красотками, а Сэм в школьной турпоездке. Так что дома только мы с Кейт. Слава богу, она вышла из стадии вегетарианства. Надо же, сколько блюд можно приготовить из тофу.

Вдруг как раз сегодня я поговорю с ней как отец с дочерью. Больше нельзя откладывать. Прошла уже целая неделя, а я так и не спросил ее насчет чертова корсета. Бэт уверяла, что во всем разберется, но ведь Кейт и моя дочь. И я хочу быть в курсе всех событий ее жизни. Хочу дать ей почувствовать: она может поделиться со мной всем.

Даже если это то, чего я не хочу слышать.

Вдруг задняя дверь распахивается и в кухню вместе с вихрем ледяного воздуха врывается Бэт, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, словно всю дорогу бежала бегом.

— Ах, Уильям! Ты уже дома. Я не насовсем — на секунду: прихвачу пару вещей, потом возвращаюсь — у меня урок рисования с натуры. Я же говорила тебе, что меня не будет вечером?

Коротко киваю.

— Ты же не против, милый? То есть я не обязана идти, но они будут не в восторге, если я пропущу, ведь я обещала…

— Разумеется, я не против, — раздраженно обрываю я. — Я уже говорил тебе, было бы неплохо, если бы ты время от времени проветривалась. — Перестав отбивать бифштекс, бросаю на жену исполненный подозрений взгляд — у нее такой взволнованный вид. — Бэт, ведь ты принимаешь таблетки? Мы же не хотим повторения…

— Да-да, все в порядке.

Протягиваю руку к перечнице. Бэт мешкает возле плиты, нервно теребит браслет с брелоками. Несомненно, передумала уходить. Что ж, попробую растянуть бифштексы, чтобы хватило на троих.

— Уильям, — неожиданно выпаливает она, — я пригласила твою мать на ужин в воскресенье.

Моя рука замирает в воздухе.

— Уильям! Это же Пасхальное воскресенье, а во вторник ей исполняется восемьдесят! Ведь нельзя, чтобы ваша ссора длилась вечно. Я имею в виду, уже двадцать лет. Я подумала, чем нынче не подходящий момент, чтобы простить друг другу былые обиды. Вдобавок Бен и Сэм тоже приезжают завтра…

— Ты сделала — что?

—…и я знала: если спросить у тебя, ты, конечно, не позволишь, — продолжает бормотать Бэт. — Ну же, дорогой. Знаю, ты с ней не ладишь, но ведь и моя матушка вовсе не сладость и свет, и все же мне удается…

— Это совсем разные вещи!

— Да, но я понимаю, как ты…

— Твоя мать не убивала твоего отца!

Бэт вздрагивает, но продолжает стоять на своем.

— Твоя тоже, Уильям!

— Тебя там не было, — сквозь зубы цежу я.

— Она твоя мать, Уильям! — упрямо твердит Бэт. Бывают времена, когда я просто ненавижу жену.

— Отмени.

— Не могу, это было бы…

— Я сказал — отмени!

— Пожалуйста, Уильям. Если с ней что-нибудь случится, а ты даже не успеешь…

— Разве ты не опаздываешь на занятие? — холодно спрашиваю я.

Она открывает рот, желая возразить, но передумывает. Отвернувшись, я так стискиваю ладонями поручень плиты, что костяшки пальцев белеют. Спустя несколько секунд раздается тихий щелчок задней двери.

Двадцать лет — а я по-прежнему ощущаю металлический запах свежей крови.

Это случилось всего за несколько месяцев до встречи с Бэт (не сомневаюсь, что шарлатаны-астрологи нашли бы тут связь, однако залетела-то она не от псевдопсихологов, а от меня). К тому времени папа — жертва триумфа Тэтчер над шахтерскими профсоюзами — уже три года сидел без работы. Он был адвокатом в маленьком городке Ноттингемшира, зарабатывал на жизнь составлением завещаний и улаживанием мелких разногласий. Когда шахтерам оказалось нечего завещать и не за что бороться, папина контора развалилась почти в одночасье.

Это его погубило. За неделю он состарился на двадцать лет. В собственных глазах он был конченый человек — без цели в жизни, без надежды.

Три года он сидел в кресле, уставившись в пустоту. Я привык вести с ним односторонние беседы — как выяснилось, весьма полезные.

Моя мать (чье агентство недвижимости стало только крепче и сильнее, когда появился рынок купить-чтобы-сдать) изо дня в день насмехалась над папой, не упускала случая унизить его. Бесполезный. Безнадежный. Ничтожный. И зачем я только вышла за тебя? Я же всегда знала, что ты ни на что не способен. Папа сказал, что она ни за что не отстанет. Что она, черт ее побери, никогда не отстанет!

Когда папа позвонил мне утром на свое шестидесятипятилетие, я сразу понял: он прощается. Я знал — и, черт возьми, ничего не мог поделать.

Папа сказал, что любит меня, и положил трубку, а я прыгнул в машину и помчался, будто меня гнали адские псы. Тогда я жил в каких-нибудь десяти минутах езды от родителей. Я почти успел. Мне почти удалось.

Я услышал выстрел, сворачивая на подъездную аллею.

Даже и не представляешь себе, сколько крови и мозгов вмещает человеческая голова, пока не увидишь, как разлетится голова твоего отца, залив пол, и стены, и потолок, и двери, и окна твоего родного дома.

— Пап! Ты собираешься готовить стейки — или я отдам их Каннелю!

Я подпрыгиваю от неожиданности. В руках размягченная кровавая плоть.

— Я передумал. Как насчет ужина из китайского ресторана?

Кейт пожимает плечами.

— Найди мне меню, я позвоню и закажу что-нибудь с доставкой на дом. Можешь скормить мясо собаке, только маме не говори. Что нужно Флер?

— Ничего особенного.

Кейт отступает, прячется в дверном проеме, теребит плетеный браслет — точь-в-точь как мать.

— Пап, можно я поговорю с тобой кое о чем? Только обещай не выходить из себя.

Господи Боже мой, она беременна.

— Пап, я не беременна, если ты об этом подумал, — раздраженно продолжает Кейт. — У меня серьезное дело.

— Отлично. Я весь внимание.

— Пап, дело в том, что скоро я должна подавать заявление в университет, а нам пока так и не удалось…

— Так ты уже выбрала себе что-нибудь подходящее? Думаю, я остановлюсь на сладко-остром супе, а потом чоу-мейн из говядины…

Кейт вырывает меню у меня из рук.

— Пап, ну зачем ты всегда так поступаешь? — выкрикивает она. — Всякий раз, когда я пытаюсь с тобой об этом поговорить, ты делаешь вид, что этого никогда не случится! Мне уже не двенадцать лет!

— Я это знаю, — вздыхаю я.

— Ну, послушай, пап, — умоляет Кейт. — Я не хочу продолжать сражаться с тобой, но ведь ты не даешь мне выбора. Иногда мне кажется, что я не могу здесь дышать. Оставь мне немного пространства.