Потрогала засохшие кисти.

Да, вряд ли их можно омочить. Хотя наверняка есть скипидар или керосин – на дачах всегда есть керосин и скипидар. А уж хозяйственное мыло – самый проверенный способ! В глубине комода увидела знакомую коробку – акварельные краски «Белые ночи». И Анна, вытащив ее, почувствовала, как дрожат руки.

Ну здесь все совсем просто – несколько капель воды, и краски оживут, «проснутся».

У лестницы стоял ее старый мольберт, укрытый вязаным, в старых дырках, жакетом. Его так любила тетя Нуне.

Анна осторожно спустилась по шаткой лестнице, стряхнула с волос паутину и разложила свое богатство на веранде. Вспомнила и побежала в сарай – скипидар отыскался. Потом она распахнула окно и села на стул.

Долго не могла решиться подойти к мольберту, взять в руки кисть, развести краски, вдохнуть их запах – давно забытый, но такой знакомый. Такой родной и любимый.

Анна решилась, взяла себя в руки. В конце концов, она теперь смелая – она назначила себя смелой. И ей уже почти ничего не страшно. Нет, все-таки страшно. Но разве это страшнее путешествия в одиночку в незнакомую страну?

Сколько прошло времени, она не знала. Не заметила. Час, два, пять? Ей казалось, что вечность. Руки занемели, устали. Заныла спина. Она почувствовала, что страшно, нечеловечески проголодалась и глянула на часы – восемь вечера! Значит, получается… Десять часов? Она стояла у мольберта десять часов? Нет, невозможно. Но, оказывается, нет ничего невозможного.

На улице уже были сумерки, и на веранде стало прохладно и мрачновато. Свет, как говорят художники, кончился.

Свет кончился, а жизнь… Кажется, началась.

Анна боялась посмотреть на свою работу. Тянула время, готовила чай, делала бутерброды. Чай пила на кухне, не решаясь войти на террасу. Потом наконец собралась. Она нащупала выключатель, повернула его, и веранда осветилась желтоватым и теплым светом.

Она смотрела на свою работу и задыхалась от счастья. Нет, ничего особенного – совсем ничего! Просто на холсте распустилась сирень – твердые, плотные, прохладные и крепкие кисти. Светло-сиреневая, нежная. Темная, махровая, почти чернильная. Белая, нежная, воздушная, как невеста.

Цветы были такими живыми, что их хотелось потрогать, понюхать, вдохнуть, зарыться в них лицом. А на ветке сидела птица. Маленькая синица с любопытными и пугливыми глазками. Такая живая, что стало страшно – вот сейчас она вздрогнет и полетит.

Что тут скажешь – весна! И кажется, новая жизнь.

Устроил все Митя, муж. Конечно же, при поддержке мамы. А когда они вместе, это уже сила. Мощная сила, куда там Маше!

Справедливости ради, их беспокойство она понимала, но разделять не собиралась. А хандра была крепкой. Сжала железными лапами – не вырваться. Маша и не пыталась. Валялась весь день в кровати – не подходи, убьет. Нервы сдавали. Но и причина была веской, что уж тут. Ну и Митя засуетился, подключил маму, и началось – врачи, психологи, тренинги и прочее, прочее.

Маша от всего этого отказывалась:

– Только не трогайте, умоляю!

Потом умолять перестала и начинала скандалить:

– Оставьте меня в покое! Достали.

Но ни Митя, ни мама не соглашались – вообще они были людьми действия. А уж молча смотреть и вздыхать, когда пропадает родной человек – нет, никогда. А Маша не волновалась – так бы и валялась в кровати месяц, два. Год. Нет, хорошо ей не было. Но еще тяжелее было вставать, чистить зубы, причесываться, одеваться, завтракать и куда-то ехать, а главное – разговаривать, общаться. Была у нее заветная мечта – чтобы все отвалили. Митя, например, в командировку, желательно в длительную. А мама… С мамой было сложнее – пенсионерка мама была «при доме». Нет, можно в санаторий. Или в путешествие. Но не тут-то было – командировки у мужа действительно случались, но тогда бывала брошена «тяжелая артиллерия» – тут же, в этот же день, приезжала мама, и начиналось…

Правда, из множества «специалистов», с которыми Маше пришлось познакомиться в эти дни, понравилась одна – та, которая тихо шепнула Мите:

– Оставьте ее в покое! Ей сейчас нужен только покой, а не ваши суета и тревога. Этим вы вгоняете ее туда еще сильнее.

Упертый муж попытался поспорить, но психологиня, явно уставшая от пациентов с нестабильной психикой и их родственников, тоже далеких от нормальных – а где они сейчас, нормальные? – махнула рукой:

– Ну как хотите! Мое дело вам подсказать.

После этого визита Маша слышала, как муж подолгу разговаривал с тещей. Пытались полушепотом, а Маше было по барабану – слышать и знать ничего не хотелось, можно и громко.

Через пару дней Митя, наклеив на бледное лицо ослепительную фальшивую улыбку, за ужином, приготовленным им же, радостно объявил:

– Мусик! Ты едешь в санаторий! В прекрасный санаторий, заметь. Я все узнал и проверил – ты знаешь, как глубоко я вникаю в тему. Так вот. Чудесное место – Волга, густой лес, замечательный номер и классная кормежка. Машка, там такая кормежка! Веришь, читая меню, я пускал слюни!

Маша молча уставилась на мужа. Не услышав моментальных возражений, он воодушевился и продолжил:

– Мусь, а природа? Сумасшедшая красота, ты мне поверь! Все-таки не наше загаженное Подмосковье – Средняя Россия, почти Поволжье. Точнее, Ивановская область. Четыреста верст от Москвы. – Он вскочил с места и бросился за планшетом, чтобы показать Маше расчудесные фото санатория.

Маша раздумывала. В конце концов, идея не так уж плоха! А даже и хороша – она там будет одна. Ни Митиных приседаний, ни маминых восклицаний. Да и не близко – вряд ли им придет в голову приехать ее проведать. Значит, полное, тотальное уединение. Есть, спать, возможно – гулять. Смотреть телевизор – дурацкое американское кино, боевик. Или читать – там наверняка есть пыльная библиотека с толстенькой тетенькой, гоняющей чаи с печеньем. И добрые старые книги – хорошие детективы из детства, например, Кристи или Сименона.

Митя вернулся с планшетом и принялся листать фотографии. Маша делала вид, что смотрит. А на самом деле ей было все равно. Какая разница? Что ей до размера номера, меню в столовой и красоты окрестностей? Ей был нужен только покой. Покой и тишина. И чтобы никого, никого.

А Митя заливался соловьем:

– Мусик, какой бассейн, а? Красота! А вид из окна? Нет, ты посмотри! Ну совершенно ведь сумасшедший вид, Машка! Елки, березки! Пишут, что белки и даже зайцы, Мусь! И ничего, что зима. Зимой еще красивее, правда? Зеленые елки и белый снежок, да? И лыжи! Ты же любишь лыжи, да, Машка?

Она кивала головой, как китайский болванчик: да, красота. Да, зайцы и белки. Спасибо, что не слоны. Да, лыжи. Да, любила. И зиму всегда любила больше, чем лето. Да-да, да. Только отстаньте.

Из ванной услышала, как Митя с воодушевлением рассказывает теще о том, что все получилось.