Она смешно надула щеки:

– Вот еще… Мне не хочется за границу… И потом. Разве у вас появились деньги? Откуда, позвольте узнать? Только не смешите меня, не утверждайте, что заработали их сами.

– Мне дала сестра, – признался Тарновский и смущенно опустил глаза. – Я попросил у нее взаймы, чтобы увезти вас отсюда. Если вы сами не хотите отделаться от своего любовника, я вам помогу.

Мария топнула ногой и откинула со лба рыжую прядь:

– Я сказала, что никуда не поеду.

Василий так сильно сжал ее локоть, что на глазах выступили слезы, и она ахнула:

– Вы оставите синяки.

– Переживете. – Тарновский почти прикасался щекой к ее пылавшему лицу. – Только попробуйте не поехать. Я отберу у вас детей.

Он оттолкнул супругу, и Мария почти упала в кресло.

– С этой минуты вы не выйдете на улицу без меня. – Василий шагнул из комнаты и громко хлопнул дверью.

Женщина сцепила пальцы, ее лицо горело ярким румянцем, губы дрожали. Супруг мог разрушить ее план, и она собиралась этому помешать.

Она вскочила, распахнула оконную раму, впустив в комнату запахи весны, и посмотрела вниз. В палисаднике, стараясь что-то слепить из серого снега, гулял соседский мальчик Гоша.

Мария улыбнулась и позвала ребенка:

– Гоша, иди сюда!

Ребенок улыбнулся в ответ: Мария часто разговаривала с ним, когда выходила с детьми.

– Ты такой хороший и послушный, Гоша, – начала женщина. – Как повезло твоей маме!

Гоша зарделся.

– Спасибо, Мария Николаевна.

– Наверное, ты умеешь хранить секреты. – Мария поманила его пальцем, и он подошел ближе. – Могу ли я тебе довериться?

Мальчик почувствовал гордость: впервые чужая взрослая тетя хотела рассказать ему свою тайну.

Он с такой готовностью кивнул, что с головы чуть не слетела шапочка.

– Конечно, Мария Николаевна. Я уже большой.

– Тебе нужно будет отнести записку по одному адресу. – Тарновская понизила голос. – Я не могу этого сделать, потому что болею. Здесь недалеко, за соседним домом. Сделаешь?

Он снова кивнул:

– Да, Мария Николаевна.

– Тогда подожди две минуты. – Женщина подошла к столу, достала бумагу и обмакнула перо в чернильницу, а потом, черкнув несколько слов, запечатала записку в конверт и снова перегнулась через подоконник:

– Держи!

Конверт выпал белым голубем, полетел вниз, и мальчик поймал его, не дав испачкаться в снежной кашице.

– Адрес прочтешь на конверте, – напутствовала Тарновская, и Гоша, глянув на конверт, помчался за дом.

Мария тихонько засмеялась. Теперь затворничество ее не пугало.

Карловы Вары, 1901 г.

Василий шел по парку, наслаждаясь весенними деньками. Недавно прекратился нудный снегопад, выглянуло солнце, и его жаркие лучи освободили зелень елей от белой накидки. Маленький курортный городок засверкал, холмы, покрытые густым лесом, стали веселее, речка словно зажурчала по-новому.

Настроение Василия улучшилось: вот уже неделю они жили с Марией в Карловых Варах, любуясь природой и старинной архитектурой, гуляя с детьми в парках. Ему казалось, что Мария одумалась, вернулась в семью, и Тарновский всерьез решил помириться с ней, попробовать прекратить разгульную жизнь.

А что, наладить отношения не поздно никогда. Тем более с женщиной, которую он еще недавно любил, которая родила ему двоих детей.

Василий стал насвистывать мотив популярной песни и вдруг оборвал его: впереди, облокотившись на парапет, хорошо одетые мужчина и женщина смотрели на речную воду, на проплывавшие по ней старые листья и веточки.

Он сразу узнал их: это были его жена и Стефан Боржевский. Наглый Стефан что-то шептал ей на ухо, Мария жеманилась и смеялась, а потом любовник накрыл ее ладонь своей огромной лапищей и поцеловал в висок.

Внутри Василия все сжалось. В ту минуту он впервые почувствовал боль в сердце – сначала будто укол иглы, а потом ноющую, нудную.

Наверное, именно она помешала ему подойти к ним, потребовать объяснения. Пошатываясь, мужчина побрел в сторону отеля и, ввалившись в гостиную, кинулся на кровать не раздеваясь.

Он думал, что им с Марией нужно немедленно вернуться в Киев, так будет лучше, но потом его мысли возвращались к Боржевскому, и Тарновский понимал, что это не поможет. Стефан и там будет преследовать его жену, а она – отвечать взаимностью. Но что же делать?

Когда скрипнула дверь и вошла Мария, Василий закрыл глаза и сделал вид, что спит. Меньше всего ему хотелось видеть эту продажную женщину.

Впрочем, она его не будила, не тормошила, как раньше, чтобы поцеловать в розовую от сна щеку.

Промучившись без сна целую ночь, Василий все-таки решил покинуть Богемию и вернуться домой.

Киев, 1902 г.

Василий с грустью смотрел на проезжавшие экипажи и думал, что вернулся в Киев совершенно разбитым и больным человеком. Боль в сердце не утихала: впрочем, отчего ей было утихнуть, если роман Марии с Боржевским продолжался?

Василий постоянно ловил на себе сочувственные взгляды, слышал пересуды за спиной и хватался за грудь.

Однажды, после очередного приступа, он навестил врача, и тот посоветовал ему съездить на воды и развеяться.

Услышав слово «воды», Тарновский побледнел и чуть не упал в обморок – доктор едва успел его поддержать. Он назначил успокоительные капли, но Василий понимал: они не помогут.

В грустных думах пролетело лето и наступила осень. Сегодня, в этот солнечный ноябрьский день, состояние здоровья грозило ухудшиться: они с женой были приглашены на очередной бал.

Раньше Василий любил балы, но теперь отправлялся туда как на каторгу. Он знал: Боржевский обязательно будет там, и его жена не преминет лишний раз показать всем, в том числе и своему мужу, как Стефан ее любит.

Тарновский постучался в комнату супруги, которая примеряла наряды, выбирая подходящий.

– Войдите, – услышал он ее недовольный голос и толкнул дверь.

Мария стояла перед зеркалом почти совсем раздетая, сверкая жемчужной кожей. На ее голове поблескивала старинная диадема рода О’Рурков.

Василию почему-то захотелось сорвать и растоптать дорогой подарок своей тещи, который никак не помог бы ему вернуть жену.

– Что вам нужно? – холодно осведомилась Мария и потянулась за белым платьем, висевшим на спинке стула. – Опять будете говорить всякие глупости?

Он подошел к жене и стиснул ее покатые белоснежные плечи: