– Даже не думай!

– Пап, ты о чем?

– Салют, мальчики!

Нет, только не это!

Вика стоит возле нашего стола и хитренько улыбается.

– Что ты тут делаешь?

– А ты что тут делаешь?

– Ты не заметила? Я ужинаю с сыном.

– Вообще-то Максим пригласил на ужин меня. И это я выбрала ресторан «Пушкинъ».

Максим краснеет. А не нужно было врать папе!

– Я и не сомневаюсь, что это был твой выбор, – говорю я. – У моего сына хватило бы вкуса не приглашать девушку из бедной семьи в пафосный ресторан. Кстати, у моего сына хватило благородства не говорить мне о твоем выборе…

– Как это мило с его стороны!

– Я вам не мешаю? – говорит Макс.

– А ты всегда ходишь на свидание с девушками вместе с папочкой? – язвительно спрашивает она.

Вопросительно смотрю на Максима.

– Пап! Она отказалась – это правда!

Тогда я перевожу взгляд на Вику. Она смеется. Она довольна тем, что поставила нас в идиотское положение.

– Без нервов, мальчики! Я не претендую на ваш суровый мужской разговор. И у меня своя деловая встреча.

Только сейчас я замечаю за спиной Вики Варшавского. Но теперь он похож уже не на злобного пингвина, а на пузатого кота, застигнутого у миски со сметаной.

– Вы что тут делаете? – чуть не срывается у меня с языка. Но он и без слов меня понимает.

– Мы с Викусей хотели обсудить некоторые деловые вопросы, – оправдывается он. – А это ваш сынок, Иннокентий Платонович? Просто вылитый вы!

– Спасибо на добром слове. А на работе вы уже не обсуждаете деловые вопросы?

– После того, что ты устроил в редакции? – спрашивает Вика.

– А что я устроил в редакции?

– К счастью, меня там в это время не было, я пришла позже. Редакция стояла на ушах! Ты пытался избить генерального. Ты оскорблял его последними словами. Его секретарша в шоке. Теперь я вообще не знаю, как там появиться, ведь все слышали, что ты орал из-за ревности ко мне!

Смотрю на Пингвиныча. Он смущенно разводит руками: мол, да, так и было. Краем глаза замечаю взгляд сына. В нем какое-то даже уважение. Дескать, пап, ты даешь!

– Вика, выйдем на пару минут.

– Типа покурить?

– Типа покурить.

После чопорного, выдержанного в старинном стиле «Пушкина» Тверской бульвар кажется грязным и шумным. Валит мокрый снег. Перед Тверской встала пробка.

– Вика, что произошло?

– Говорю тебе, меня там не было. Я приехала ко Льву Львовичу позже. Говорят, ты учинил в кабинете Игумнова настоящий погром…

– Из-за тебя?

– Из-за кого еще? Верочка хотела вызывать милицию, но Лев Львович как-то тебя успокоил. Когда я заходила в редакцию, Игумнов как раз выходил с Верочкой. Ты бы видел его физиономию!

– Поэтому ты отказала Максиму?

– Не хватало еще, чтобы ты убил своего сына, как Тарас Бульба.

– Вика, кажется, у меня серьезные проблемы. Только не говори об этом никому. Мне кажется, я живу не совсем в том мире, в котором… живу. Ты меня понимаешь?

– Клянусь, я никому об этом не расскажу! Папик, а ты не думаешь, что у тебя белая горячка?

– Не говори ерунды! Что ты знаешь о белой горячке?

– А ты о ней знаешь?

– Знаю, но не на своем опыте!

Поубивал бы всех женщин!..

Когда мы возвращаемся к столу, Пингвиныч уже сидит на моем месте. Настоящий Сергей Петрович! Если только Сергей Петрович сидел на моем месте… Если он вообще существует, Сергей Петрович.

– Иннокентий Платонович, – торжественно говорит Варшавский, – имею честь авторитетно заявить: у вас гениальный сын! Я готов завтра же взять его на работу в свою редакцию. Нам как раз не хватает толкового компьютерщика, а Макс разбирается в этом как господь бог. Вы не против?

– Позвольте, Максим еще только школу окончил. Его весной в армию могут забрать.

Максим смотрит на меня исподлобья, так, словно я сейчас нанес ему страшное оскорбление.

– Пап, это мне решать!

– Нет, дорогой мой, это уже не тебе решать! – грубо говорю я. – Это решать военкомату. Но кое-что с военкоматом могу решить я. Если ты не против, разумеется.

– Я ненавижу тебя! – кричит Максим, вскакивает со стула и убегает. Вика бежит за ним. Слышу их глухой разговор в гардеробной. Похоже на то, как Тамара шепталась в передней с Сергеем Петровичем. Если… Лучше не думать об этом.

Сажусь на стул Максима.

– Напрасно вы так, – грустно произносит Варшавский. – У вас такой прекрасный сын! А вы…

Подходит Вика, какая-то взъерошенная. Варшавский тяжело вздыхает.

– Пойдем, котенок, – говорит он. – У нас заказан столик на двоих.

Котенок?!

Они усаживаются недалеко от меня. Варшавский сидит ко мне спиной. Только сейчас замечаю на его голове аккуратную тонзуру, как у католического монаха. На ней выступили капельки пота. Вика нарочно сдвинулась немного в сторону, чтобы я мог видеть ее, а она меня.

Варшавский здесь явно не впервые. Официант суетится возле него с подобострастием.

– Мне, голубчик, суп а-ля императрикс с трюфелями и жареные морские язычки с раковыми шейками. Котенок, а ты что будешь?

– Я не голодна, Лев Львович.

– Хотя бы возьми себе десерт. Вот, рекомендую: блинчики со сливочным кремом и горячими ягодами.

– Нет-нет, я худею! – кокетливо возражает мерзавка. – Мне только ирландский кофе.

Официант мнется. Проблема…

– Простите, мадемуазель, – говорит он тихо, чтобы не слышал Варшавский, – паспорт у вас с собой?

– Что такое?! – сердито повышает голос Пингвиныч.

Официант готов сквозь землю провалиться.

– Простите, Лев Львович! Но нас за это увольняют. Я не могу подать вашей даме алкоголь, если она несовершеннолетняя.

Вика открывает рюкзачок и копается в нем.

– Забыла… – смущенно произносит она. – Тогда мне капучино. И – блинчики, пожалуй, тоже…

Подзываю официанта и громко заказываю себе триста грамм водки с солеными огурцами. Официант удивленно смотрит на меня, но заказ принимает. По лицу Вики пробегает улыбка. Но немного растерянная. Так уж мне показалось…

Самое смешное, что у меня, пятидесятилетнего мужчины, практически нет сексуального опыта. Тамара, ругавшая меня за то, что я летал с бабами на Кипр, на самом деле сильно ошибается. Единственной бабой, с которой я переспал на Кипре, была жена Игумнова. Его четвертая жена. Молодая, красивая, редкой души сука. Слава менял жен вместе с жилплощадью, пока не доженился до Инги, и, похоже, сам не знает, до кого он доженился. Слава принадлежит к породе мужчин, настолько уверенных в своем мужском превосходстве, что им и в голову не приходит, что жена может изменить. Как Стива Облонский, Слава не может представить себе, что его Долли в принципе может быть неверна. Долли может только сидеть дома и ревновать его к другим женщинам, а другие женщины вроде Верочки – в свою очередь, ревновать к прочим женщинам. Еще он принадлежит к породе мужчин, которые, расставшись с очередной супругой, любят всем говорить, что у него сохранились с ней прекрасные отношения. Почему-то мужчинам этого типа важно подчеркивать прекрасные отношения с бывшими женами.