Он не был самодуром, с подчиненными он всегда обращался корректно, но он всегда чувствовал, что эти люди, его подчиненные, зависимы от него. Кого поощрить, кого продвинуть, а кого придержать – это было в его власти. И чем выше он поднимался по служебной лестнице, тем больше становилось у него таких людей. А работа в разведке, не всегда простые отношения с коллегами научили его многим полезным вещам: осторожности, гибкости, умению скрывать свои истинные намерения, умению просчитывать людей в своем окружении, способности разрабатывать многоходовые комбинации, чтобы убрать опасного конкурента так, что он даже и не догадался, кто ему так насолил.

И еще он понял одну простую вещь: нет безгрешных людей. Слаб человек! В каждом есть какая-то червоточина. Надо только ее найти, а уж как ее использовать – дело техники. А этой техникой он владеет безукоризненно.

Объявили о том, что самолет идет на посадку. Алексей Михайлович пристегнулся, взглянул через окно иллюминатора: самолет был словно в вате, ничего не видно. Ну что, Алексей Михайлович, мысленно сказал сам себе Оборнов, начинается твоя самая главная операция, в ней ты солист. Вот и проверь себя, какой ты игрок…

На аэродроме Оборнова встретил начальник отдела Бойко. По местному времени было уже десять часов вечера, поэтому Бойко предложил гостю отвезти его сразу в гостиницу. Но московский начальник велел везти его на объект. Ехали молча. Бойко поинтересовался только у нового начальника, как умер генерал Скобликов.

– Довольно неожиданно. – Оборнов кратко рассказал о том, как умер генерал.

– И не вовремя, – высказал свое мнение начальник отдела.

Оборнов покосился на местного контрразведчика, но ничего не сказал. Прибыв в институт, он попросил Бойко дать ему литерное дело с проектом МУЗОБС и личные дела руководства института и всех спецов. Бойко был явно озадачен, но ничего не сказал проверяющему начальнику. Выложил на стол большую стопку секретных документов.

– Валерий Адольфович, сделаем так: я до утра поработаю у вас в кабинете, а вы поезжайте домой. А к утру, когда у меня появятся вопросы, мы и поговорим.

– Хорошо, товарищ полковник, распишитесь только за документы, – он подал начальнику свой реестр.

– Совещание у Полянского проведем в первой половине дня, а часов на пятнадцать соберите всех сотрудников отдела.

– Хорошо, Алексей Михайлович. – Бойко поднял трубку и позвонил начальнику охраны: – Голицын, дай мне, пожалуйста, одного твоего человека, который пошустрее. Он будет сегодня дежурить около моего кабинета.

Оборнов бросил недоуменный взгляд на Бойко.

– Товарищ полковник, если что понадобится, прапорщик будет рядом с вами. И потом… если вам надо будет выйти из кабинета, то он вас сопроводит, одни не ходите. Здесь ночью по зданию бегает рысь…

– Какая рысь?!

– Самая настоящая, ее держит Полянский…

Оборнов угрюмо кивнул, а про себя ругнулся: «Черт знает что! Развели зоопарк. Надо бы навести тут порядок, не успею, однако…»

Оставшись один, Оборнов бегло просмотрел личные дела сотрудников НИИППа. Все характеризуются положительно, ни у кого нет подозрительных связей, никто не высказывал недовольства среди своего окружения, все работают добросовестно. Зацепиться не за что! Но он умеет читать между строк. Его этому учили.

Значит, так, в проект МУЗОБС на объекте посвящены четыре человека: Бойко, Булдаков, Полянский и этот, как его… Макшанцев, автор проекта. Бойко, Булдакова можно исключить. Он их знает лично. Макшанцев или Полянский? Маловероятно, но теоретически возможно. Надо расширить круг поиска, включить в него людей, которые могли узнать про проект. А это еще как минимум человек десять. Ну что ж, надо вычислить – и как можно скорее. Иначе он может мне помешать. Конкурент хренов! Нужно проверять по связям с чеченцами. Это значит, надо прокачать родственников, есть ли среди них чеченцы, проживание в Чечне или хотя бы на Кавказе, знание чеченского языка… За ночь надо все дела профильтровать, выделить сотрудников, кто хотя бы имеет один подозрительный признак, и копать дальше. Работы много, времени мало. Ничего, вычислю, тем более у меня под рукой целый отдел, который завтра для меня будет землю рыть.

Оборнов снял пиджак, крикнул охраннику (или соглядатаю?!), чтобы он принес ему крепкого чаю, сел за стол Бойко, положил перед собой чистый лист бумаги и раскрыл первое дело.

Тихорецкий застрял в пробке на Сущевском Валу. Застрял так, что не мог выехать ни вперед ни назад. Встреча была назначена в поликлинике на Варсанафьевском переулке. Он поехал туда с запасом, но чувствовал, что все равно не успевает.

По сотовому телефону Александр Юрьевич позвонил профессору.

– Георгий Леопольдович, я прошу прощения, застрял в пробке. Вы можете подождать меня, ну, хотя бы до половины четвертого? Для меня это очень важно, ваше мнение…

– Ну, хорошо, – в голосе профессора чувствовалось недовольство, – но только тридцать минут, больше не могу…

– Спасибо, Георгий Леопольдович.

Тихорецкий бросил руки на руль и начал барабанить по нему пальцами. Георгий Леопольдович был лечащим врачом генерала Скобликова. Покойного. Все началось неделю назад. Он приехал на поминки Скобликова, на сорок дней. На похоронах генерала он не был: был задействован в литерном мероприятии. А на поминки считал своим долгом приехать, тем более что жена покойного его очень просила об этом.

Поминки были скромными, можно сказать, даже бедными. Тихорецкого поразила убогая обстановка в квартире: старая мебель, потертые ковры. Единственным богатством в квартире были картины, развешанные по всем трем комнатам. Некоторые были довольно приличные и, возможно, весьма ценные. Все знали, что Скобликов коллекционировал полотна русских и советских художников и на дни рождения ему дарили картины.

Когда Тихорецкий уже уходил с поминок, вдова задержала его в прихожей:

– Александр Юрьевич, Костя перед смертью, буквально за несколько дней до того, как это случилось… просил меня передать вам это, – она вручила ему кассету. – Он тогда сказал мне: «Если вдруг что-то со мной произойдет, передай это Тихорецкому. Это важные улики на одного нашего общего с ним знакомого». Я еще удивилась: «Да что с тобой случится-то?» А он так как-то странно: «Всякое может быть, обстановка нехорошая…»

– Валентина Ивановна, а он ничего больше не говорил?

– Нет, ничего. Он в последние дни вообще необычный был, разговаривал мало, и я чувствовала, что его что-то мучило. Но он по работе никогда мне ничего не рассказывал.

– А у него раньше были проблемы с сердцем?

– Да никаких! С желудком иногда… язва у него была несколько лет назад. А как курить бросил, то он и забыл о ней. А чтобы с сердцем?! И признаков никаких не было. Все так неожиданно… – женщина всхлипнула.

– Да, действительно неожиданно, – согласился Александр Юрьевич. – И странно, – добавил уже про себя.