писала. Но мы решили, что и я знать не буду, кого выберет он. Всерьёз играли, — пожала плечами Катя.

— Кто — он? Как это так?

— Ну, ты помнишь, что всё возглавил Андрей. Мы так сделали: я выбрала своих, а он своих. Доверенных лиц?

— Вот именно. Потом мы все эти имена на листочках начирикали и бросили в шапку-ушанку. Помнишь его ушанку?

— Ну как же, из белого кролика. Я тоже такую хотел.

— Так вот, я из неё четыре скрученных бумажки вытащила, а Синица в конверт положил, запечатал и двинул домой.

— Стоп. Пока я не запутался, получается так. Синица всю эту нашу «четвёрку лошадей» выбрал один, а также ключи? Но…

— Не удивляйся, и ключи тоже он. Просто я ему несколько вариантов настрочила в запас. Оставался ещё «избранник». Я, конечно, не знала точно. Но я тебе скажу Кирка, ты во всех четырёх предложениях был.

— В каких предложениях?

— Ну я ж тебе говорю, среди ребят, что больше всех голосов набрали и…

— А понял, и среди ваших. Знаешь, странно. Ведь Синица как раз меня выбрать бы и не должен.

— Нет, а я и не сомневалась. Я считаю, он что с тобой, что со мной соперничал на свой лад. Но! Должное отдавал. Хотя, знаешь, вот он Сашу очень недолго любил, но искренно, до печёнок. А меня — нет!

— Да с чего ты взяла?

— Ах, перестань. Ты мне лучше скажи, кто там дальше после Соньки в цепочке? Мишка-Кореец. Ты знаешь, где он?

— Ким? Здорово, это просто удача! Мы с ним видимся регулярно. У него трое детей, и все у меня рождались. Чудно, он мне бы, точно сказал. Впрочем, увидим. Тебе адрес дать? Или лучше мне позвонить?

— Кать, позвони, сделай милость. Давай так: я отправлюсь Петю искать, а ты узнай, что там Ким скажет. Кстати, Сонька, пока я ей пароль не назвал, ни о чём не хотела слышать. И правильно сделала.

— А что она сказала?

— Сказала, что дело пахнет керосином, и сочла нужным по крайней мере выполнить всё, как было велено, чтобы потом не казниться.

— Хорошо. Так я пароль назову, если ты мне, гражданин начальник, доверишь.

— Значит, договорились. .

— Ладно, Кира. Я тебе только вот что ещё хочу рассказать. Примерно так с полгода назад раздаётся у меня звонок. Недоросля моего тогда не было уже. Как полагается, мне к шести на работу. Операционный день. Я, слава богу, легла пораньше, а тут трезвон аккурат в полпервого ночи. По привычке ещё думаю: Петьку, небось. Потом начинаю соображать и пугаюсь — верно, наоборот, у сыночка что-нибудь стряслось. Затем здравая мысль, шеф меня к «кесаревичу» вызывает. Что ж, у нас обычное дело. Ну, чертыхаюсь мысленно, трубку снимаю и на всякий случай «доктор Сарьян, я Вас слушаю» говорю. Кира, а это он! Как ни в чём небывало, словно только вчера расстались. Нет, ты подумай только! И такой текст примерно. Сейчас тебе воспроизведу: «Привет, Катрина, это Андрей. Я недавно прибыл в столицу. Мы тут с ребятами в «Пушкине» сидим. Бери такси и приезжай. Я сейчас «Дон Периньён» закажу в твою честь. У них тут бокалы красивые — тебе понравятся. Выпьем за встречу, а то соскучился ужасно!» Веришь, я просто онемела. Послать бы его, да не могу! Что, неужели ругаться так и не научилась?

— Ты же знаешь, я человек постоянный. Нет, хоть я и хирург, но ни одного этого гнусного слова за всю свою жизнь не сказала. Пива, кстати, тоже не пью, как и раньше не пила.

Кирилл беззвучно рассмеялся и погладил её по крепкой смуглой руке с коротко остриженными «докторскими» ногтями.

— Давай дальше Катя ты моя без мата и маникюра. Так ты ему…?

— Дурак, говорю, отстань и номер забудь. Ну, это со сна. Она поднялась и подошла к книжным полкам, занимавшим всю стену необычно длинной гостиной. Потолки в этом дряхлом доме были тоже высокие, три и три четверти, и толстые семейные альбомы стояли на самом верху, выше довоенного издания Броккгауза и Эфрона, выше трепетно сберегаемых бесценных томов Граната и любимого Катей, тёмнозелёного трёхтомника Брэма «Жизнь животных». Она встала на табуретку и вытянула самый тонкий альбомчик. На первой его странице Бисер увидел круглолицего рыжего парня с густыми вьющимися волосами, спускавшимися на широкие плечи. Нос у молодца был откровенно курносый. Пухлые губы прикрывали усы. И Кириллу стало не по себе совершенно синицынские глаза улыбались ему в лицо.

— Вот. Это Петрусь. Понимаешь, соскучился он, собака такая! Сына на улице встретит и не узнает, а тут… Ах, знаю я, так ставить вопрос — полная чепуха. Марсианский язык для него, для Андрея. Он головой-то всё-ё-ё понимает, сердца же у него для этих вещей просто нет. Ну нету, и всё тут! Абзац! Таракан слышит ногами!

— Чего-чего?

— Да ерунда, не вникай. Старый анекдот. Ты дальше слушай. Он мою тираду мимо ушей пропустил и говорит: «Хорошо, понял. Дон Периньён не пройдёт. Завтра куплю «Новосветское». Жди, с визитом приеду».

— И что, приехал?

— Прибыл, как обещал. Третью башку только надел. Ты шварцевского «Дракона» помнишь?

— Обижаешь, мать. Я эти вещи мог почти наизусть шпарить. Чудно, но для меня почему-то всё это вместе. Сначала «Три мушкетёра», потом Щварц, и первым «Дракон», а следом…

— «Мастер и Маргарита», конечно. Это если в хронологическом порядке по мере нашего взросления. Но подожди, а то я собьюсь. Я что хотела сказать? Дракон, он когда надо, с чешуёй и хвостом выступал. Пламя, там, рёв. Ну а порой, «попросту без чинов».

Кирилл оживился:

— Да, да! В комнату вошёл сдержанный седой господин в цивильном костюме. Архивариус Шарлемань представил его: «А это наш господин Дракон!» И тогда кот Машенька прошипел: «Не удивляйтесь. Это его третья башка.»

— Садись, отлично, — похвалила Катя Кирилла.

— Извини, увлёкся. Ты хочешь сказать, Андрей был другой?

— До изумления. Он пришёл трезвый и без гитары. Грустный. Больной. Несчастный. Он смущался и запинался. Он сказал, что думал о Пете, думает о Пете, и надо полагать, будет думать о Пете до скончания дней. А потом добавил, что этого «скончания» особенно долго ждать не придётся.

— Катька! Да какой он к бесу Дракон! Мне и то его давно уже жалко. Да и ты, небось, себя упрекаешь и казнишь, что мало жалела. Что я тебя не знаю?

Катя помялась и пожала плечами:

— Ну я врач всё-таки. Стала я его спрашивать. Предлагать в нашу клинику отвести. Куда там! Хохочет. Я, говорит, конечно, уже