Никто не поможет. Никто не возьмет на себя его беду. Никто иникогда не закроет его грудью от неприятностей, а времена, когда все беды можнобыло решить, привалившись к материнскому плечу, давно минули.

Господи, подумал Федор Башилов неожиданно для себя, помогимне!..

— Парень, — вдруг донеслось из башлыка, — хочешь, я тебесосисочку сделаю? Горяченькую. Съел бы, что ли! Глянь, вон какой зеленый!..

— Не надо, — проскрипел приготовившийся умирать Федор.

— Да ладно, чего там «не надо»! Сейчас сделаю! И кофейкуглотни.

В руке у него как будто сам по себе откуда-то взялсятяжеленький и теплый стакан, из которого вкусно и остро пахнуло кофе, а вдругой руке — горячая булка.

— Горчицу не стал класть, рот-то у тебя вон разбитый весь,драть будет горчица-то! Да ты хлебни, хлебни!..

Федор хлебнул из стакана, стало горячо и сладко, и приятноразбитым губам, и он вдруг почувствовал, что голоден, так голоден, что отзапаха булки с сосиской сводит живот.

Он накинулся на еду, торопясь и обжигаясь, и тот, в башлыке,отвернулся, наверное, чтобы не смущать его. В два укуса Федор уничтожил булку ивыпил кофе, и даже сумел стакан поболтать, чтобы осевшая сладкая пенка непропала, и не пролил ни капли!.. И в этот момент он позабыл обо всех своихбедах, о том, что он один в огромном мире, что все пропало, и мать пропалатоже, и он не знает, что теперь делать, — так вкусно ему было.

— Спасибо, — сказал он в сторону башлыка и вылил в ротпоследние капли кофе. — Спасибо вам большое.

— Не на чем.

Он не знал, сколько стоит то, что он съел, и поэтому полез вкарман, извлек мятый полтинник и стал совать башлыку, а тот сказал укоризненно:

— Мамке полтинник-то отнеси!

И не взял!..

Федор преисполнился такой жгучей благодарности, что дажеслезы навернулись на глаза, и он шмыгнул носом, чтобы они, не дай бог, непролились, и еще вдруг вспомнился ему тот мужик, который вылез из своейгигантской и гладкой машины, чтобы помочь, и помог!..

И еще Федор подумал, что отец ни за что бы не вышел.Никогда.

Что-то изменилось у него в голове, когда он неожиданно длясебя стал сопротивляться, когда боль хлестнула его мозг и прожгла насквозь.Все-таки он не дался без боя, и если эти скоты думают, что Федор Башилов простобукашка, которую можно раздавить сапогом, — они ошибаются! Просто так он недастся!

Особенно теперь, после того мужика из машины и булки ссосиской, за которую у него даже не взяли денег!..

Пусть ему хуже, чем последнему палестинскому нищему — далсяему этот нищий! — все равно есть эти два мужика, которые пришли на помощь.Просто так.

До сегодняшнего дня он был уверен, что просто так никтоникому не помогает. И его отец никогда не помог бы! Никогда!

…и что это значит?!

— Спасибо вам большое, — еще раз отрывисто пролаял Федор всторону башлыка, и тот кивнул, а Башилов выбрался из своего укрытия на тротуар,где его сразу хлестнул ледяной ветер. Сейчас он отправится на Фрунзенскую и ещераз попытается поговорить со вздорным старикашкой, который так его обжулил!

Впрочем, Федор сам виноват — нужно было головой соображать,а не одним местом. Теперь, когда у него появилось «дело», он немногоприободрился и перестал думать о себе, что он несчастней любого палестинскогонищего — почему палестинского?..

Веронике Башиловой позвонили, когда она чистила картошку.Что-то так захотелось оладий из жареной картошки, просто невыносимо! И чтобыобязательно на сале пожарить.

Федор маленьким очень любил такие оладьи. Он вообще многочего любил. Любил снег — у него был красный комбинезон, и он, как щенок, рылсяв снегу, а потом валялся в сугробе и хохотал. Любил книжки — особенно проВинни-Пуха, и все заставлял ее читать то место, где Тигра спас Кролика иПятачка. Любил ездить к бабушке — и всегда старательно наряжался перед тем, какони должны были отправиться в гости.

Вероника чистила картошку, кожура падала в ведро. Оначистила и улыбалась воспоминаниям.

Еще он любил яблочный пирог и всегда помогал ей резатьяблоки, когда стал постарше. И любил разговаривать про Париж. Это уже послетого, как она показала ему фотографии. Они валялись на диване и говорили другдругу, что однажды обязательно поедут в Париж и пойдут в собор Святого Северинана Левом берегу, и там как раз в это время будет играть орган. Когда онарассказывала про собор и Левый берег, он слушал как завороженный, отудовольствия у него даже волосы на голове шевелились!

А потом он вырос и понял, что Алексей ушел из-за нее, из-затого, что не смог жить с ней, и она, получается, испортила не только своюжизнь, но и жизнь сына!..

Может, нужно было отдать его отцу? Или как-то уговоритьАлексея остаться?! Или… или…

Очистки падали, и на них капали слезы — а она и не заметила,как перестала улыбаться!..

Что теперь сожалеть, когда изменить ничего нельзя, какнельзя повернуть время!

Федор вырос, и оказалось, что ему совсем не нужны рассказыпро Париж, и она, Вероника, ему тоже не нужна и только раздражает тем, чтопристает, канючит, просит звонить, если он задерживается! Конечно, сын хочетжить по-другому, не так, как его мама, — уж больно трудно! Но как прожить легкона зарплату музейного работника, когда еще есть старая мать и бывший муж недает ни копейки! Когда помощи ждать неоткуда, и вечно не хватает ни на что, идешевый сыр со свежим хлебом — самое главное лакомство?

Она всегда думала, что сын будет любить ее всю жизнь,по-щенячьи, искренне, всей душой, и совершенно не понимала, как ей справиться сего нынешней нелюбовью, вечным раздражением и какой-то брезгливостью, которая,как ей казалось, мелькала у него в глазах, когда он смотрел на нее!

Телефон зазвонил, когда она уже задвинула под раковину ведрои начала тереть на терке ровные скользкие картофелины.

Телефон зазвонил, и она заворчала сердито, потому что всемизвестно, что натертая картошка немедленно начинает синеть, если не бросить еесразу на сковородку!

Она бросила нож и, вытирая руки о фартук, пошла в комнату,где стоял телефон.

— Вероника Павловна, это вы? — испуганно спросила ВераИгнатьевна, заведующая сектором французского искусства.

Вероника удивилась.

— Я, конечно! А что случилось. Вера Игнатьевна?

— А вы не смотрите?! — ахнула та.

Вероника решила, что заведующая звонит, чтобы рассказать ейсодержание нового сериала. У них в музее сериалы смотрели все.

Сорокапятилетние наивные девчушки вроде Вероники смотрелипро любовь и предательство, девушки постарше, посолидней, к шестидесяти годам,смотрели про измены, стяжательство и про мафию, а совсем взрослые, засемьдесят, про войну, Сталина и Инну Чурикову в роли великой русской актрисы.