работы скульптора Ивана Мартоса. Это наиболее известный монумент. Позднее появились памятники Пожарскому в Суздале, Зарайске и Борисоглебске. Пожарский увековечен в славной дружине великих русских государственных людей на монументе «Тысячелетие России» в Новгороде Великом (1862).

Третий вождь

Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой

Русская родовая аристократия делилась в Московском царстве на «сорта». Тот, кто относился к «высшему сорту», мог по одному только праву рождения получить любую должность… за исключением разве что царской. Разумеется, измена, опала, увечье или патологическая глупость могли помешать возвышению. Но ведь все это из области исключений: в любой военно-политической элите великой державы не столь уж много круглых дураков, инвалидов, изменников и людей, вызывающих на свое семейство безнадежную монаршую немилость.

Русский «высший сорт» на заре XVII века был достаточно многочислен — десятки персон, — чтобы породить изрядное количество выдающихся полководцев, которые сломали бы хребет Смуте и вынесли бы на своих плечах хрупкую судьбу новой династии к тверди стабильного существования. В сущности, именно таково общественное предназначение этого самого высшего сорта, или высшего слоя знати.

И что же?

Россию вытащили из сточной канавы и защитили новую династию по преимуществу личности значительно менее знатные. Второй сорт, третий, четвертый, да вообще вне сортов, если угодно. Шеин и Лыков-Оболенский, герои этой книги, изначально в высший слой не входили. Кровь их столь высокой не была. Пожарский у истоков Смуты — вообще не аристократ, хотя и носит княжеский титул. Он в лучшем случае относится к «сливкам» того военно-служилого слоя, который стоит у ворот аристократического городка, но внутрь зайти не может, поскольку социальный уровень его заметно ниже. Можно сказать, это последняя ступенька перед этажом аристократии, вот только выше подняться можно лишь в виде исключения. Их всех — Шеина, Пожарского, Лыкова — в экстремальных условиях общественного катаклизма возвысила собственная отвага, собственное тактическое искусство, собственная твердая воля.

А вот «высший сорт» оказался нехорош в деле. Слишком амбициозен. Слишком подвижен на путях измены. Слишком нестоек на дороге преданности.

Конечно же, и в его составе нашлись достойные личности. Отличные полководцы князья Андрей Васильевич Голицын и Михаил Васильевич Скопин-Шуйский чуть было не повернули процессы распада вспять. Но Смута сгубила их очень рано — на подъеме их дарований. Словно в среде русской знати действовал какой-то отрицательный отбор и смерть на взлете присуждалась лучшим… Может быть, в них слишком многие видели потенциальных монархов, а это опасная роль.

Иные представители высшего слоя слишком бледно проявили себя или, хуже того, принесли царским стягам поражения, «ярко» проиграв ключевые битвы. Как, например, князь Дмитрий Иванович Шуйский, брат царя Василия. Если не поражением, то изменами многие знатнейшие аристократы пятнали свои имена.

И только князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, человек высокой крови, деятель, рожденный на лоне верхнего яруса русской знати, в какой-то мере стал оправданием всего родного ему слоя. Он пережил Смуту, имея за спиной победы и поражения, но в конечном счете оставшись в истории одним из «очистителей России».

Он один. Из настоящих больших полководцев, рожденных на том же уровне, что и он, никто не вошел в царствование Романовых с высоко поднятой головой победителя, да некоторые достойные персоны просто не дожили до него.

Два вождя земского национально-освободительного движения в годы Великой смуты начала XVII столетия, князья Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Дмитрий Михайлович Пожарский, долгое время стояли в общественном мнении наравне (оба — безусловно выше Минина), как одинаково важные фигуры, связанные с освобождением Москвы от польско-литовских захватчиков и общим «умирением» Смуты. Изначально Трубецкой, возможно, выглядел даже значительнее — в силу безусловного превосходства по части знатности. Иерархия местнических «счетов» ставила его на два порядка выше Пожарского, принадлежавшего к захудалому роду, пусть и ветви Рюриковичей.

Но с течением времени ситуация изменилась.

Земский собор 1613 года, избравший на царство Михаила Федоровича Романова, закрыл последнюю страницу величия в судьбе Дмитрия Трубецкого. Это последний вождь Первого земского ополчения, персона исторического значения… Уход его в тень, перемещение из главных действующих лиц на роль второго плана имели разный смысл для современников его и для будущих поколений.

Во-первых, князь Трубецкой страстно жаждал надеть шапку Мономаха, но царем не стал. Он уступил — таков главный итог его жизни для современников.

Во-вторых, хотя на протяжении двух лет он был одним из вождей земского ополчения, его имя знала вся Россия, но историческая память русского народа вычеркнула его из списка великих личностей. Кто ныне знает о Трубецком? Историки Смуты, краеведы города Трубчевска Брянской области да незначительное число дотошных любителей русской старины. Между тем князь был незаурядным человеком. Иначе он просто не смог бы столь долго продержаться на гребне земского дела.

Не странная ли аберрация национальной исторической памяти? Не странная ли избирательность?

Был равным Пожарскому и почти совершенно забыт…

Дмитрий Тимофеевич Трубецкой появился на царской службе в 1604 году — в чине стольника ходил против Лжедмитрия I. Тот же чин сохранил он и при Василии Шуйском{45}. Быть может, вообще начал карьеру с этого чина. При царе Василии Ивановиче (январь 1608 года) он еще бывал в рындах{46}, игравших роль телохранителей и оруженосцев при особе царя и назначавшихся обыкновенно из молодых аристократов. Служить тогда начинали с пятнадцати лет, а значит, родился Дмитрий Тимофеевич приблизительно во второй половине 1580-х годов.

Великая смута ввела его, как и многих других русских аристократов, в соблазн.

Перебежав от Василия Шуйского к Лжедмитрию II после боя на Ходынке (июнь 1608 года), он сразу получил от «царика» боярский чин: очевидно, тушинцам пришлось по вкусу, что в их лагере оказался столь знатный человек. Дмитрий Тимофеевич являлся старшим в Боярской думе Лжедмитрия II и возглавлял его Разрядный приказ.

Очевидно, выбор, сделанный Трубецким в пользу Лжедмитрия II как государя вместо Василия Шуйского, был продиктован опасениями. При Борисе Годунове князья Трубецкие были в чести и проявляли стойкую верность Годуновым. Можно сказать, Трубецкие играли роль последовательных союзников годуновской «партии». Более того, в условиях всевластия Бориса Годунова при дворе царя Федора Ивановича Трубецкие местничали с Шуйскими, считая их ровней себе{47}. Видимо, теперь, при господстве Шуйских, Дмитрий Тимофеевич по службе не ждал для себя ничего доброго. Факты говорят о том, что Василий Шуйский несколько «придерживал» князя по службе: тот уже несколько лет имеет чин стольника, но не получает значительных постов — он всего лишь рында, а это… дает много почета, но ровным счетом — никакого влияния на государственные и военные дела. И даже распределяя назначения в рынды его обходят первенством!

Современный историк Вячеслав Николаевич