Насчет молодости — это всеобщее заблуждение. На самом-то деле мне крепко за тридцать, но выгляжу я юным. А что мне стареть? Должности всегда занимаю маленькие, не надрываюсь, не нервничаю… В этом городе я недавно, перебрался на службу в Главпрополку — там главбухом, по секрету сказать, состоит мой дядюшка. Он-то и дал мне ответственное поручение: конфиденциально сообщить его коллеге пренеприятное известие…

— Я ищу бухгалтерию.

Почтенный человек от этих слов окончательно сник, приказал секретарше опустить шторы, запереть дверь — и оставить нас наедине.

— Расскажу ему все! — воскликнул он с пафосом.

И вот о чем я узнал.

Три года назад к Степану Вахтанговичу приехал дальний родственник, студент биофака. Приближался срок сдачи годового отчета, управление ходило ходуном, и его начальнику было, честно говоря, не до гостей. О чем студент не знал, да так и не узнал.

Спустя пару дней, отъевшись и отоспавшись, юнец начал совать нос в бумаги, которые сверхдобросовестный Степан Вахтангович носил по вечерам домой, — горы отчетных таблиц, именуемых среди служилого люда «простынями». Ведь управление — шутка сказать! — это десятки предприятий, один «Стирпор» чего стоит, полреспублики его порошком стирает… С каждого предприятия «простыни» идут сотнями. Легко ли свести все эти эвересты воедино да представить в министерство без опоздания — сами понимаете. А тот нахальный гость походил вокруг, пошмыгал носом, да и заявляет: чепухой, мол, занимаетесь, дядя Степа.

Степан Вахтангович обиделся. Ничего себе, чепуха. Каждую цифирь ведь лично проверить надо! Биолог же этот недоучившийся не унимается. Смотрите, говорит, в графе слева у вас пишется плановая величина — справа выполнение. Видите? Гвоздодеры авиационные слева 732 — и справа 732. Подковы верблюжьи… 1347 — и справа столько же. Сколько всего в таблице названий?

Поглядели — две тысячи с гаком.

Ну, а не сходятся цифры, план с выполнением, по скольким? (Можно ли быть таким въедливым?)

Гостеприимный Степан Вахтангович не ленится, просчитывает — получается, всего по восемнадцати. Тут гость и заявляет, что отчитываться следует только об этих восемнадцати. Прочая же писанина, дескать, противоречит законам природы. Взять, к примеру, наш организм. В нем сигналы поступают в верховную инстанцию, в мозг то есть, только тогда, когда что-то не в порядке, отклоняется от нормы. Когда же все органы в исправности, ничего мы и не чувствуем…

Так вот, в управление, а потом в министерство ни к чему сигналить о том, что исполнено строго по плану: мозгу нужно знать только об отклонениях, так их на биофаке учили.

Тогда Степан Вахтангович парнишку шуганул да снова уткнулся в бумаги. Но потом, страдая бессонницей, как вообразил вместо горы простыней один-единственный листок с восемнадцатью строчками — чуть не заплакал.

Неделю спустя, когда студент уехал, прибыло в город начальство из министерства, человек понимающий да вдобавок старинный друг Степана Вахтанговича. Посовещались они — и договорились на свой страх и риск поставить эксперимент: собирать у заводов да потом сообщать в министерство сведения только об отклонениях (плановые цифры там и так знают). Ну, и не болтать о затее до поры до времени — вдруг неладно получится?

И пошла в управлении жизнь тихая, райская. Следующий годовой отчет занял всего два десятка страничек.

Первым не выдержал такой благодати главный инженер. Пришел с заявлением об уходе. Стыдно, мол, штаны зря протирать, пойду на производство. А уж на заводе ему радовались, специалист ведь знаменитый! За главным потянулись инженеры помоложе, за ними плановики, за плановиками снабженцы. И все — с полным соблюдением служебной тайны.

Дольше всех держалась бухгалтерия. Там работали женщины прочные, усидчивые. Но по весне и они взбунтовались: что это за каторга, даже поговорить не с кем — одни в здании. И подались коллективно на «Стирпор», там как раз производство расширяли.

Степан Вахтангович остался в громадном корпусе вдвоем с секретарем. И тут осенила его еще одна идея. Тихо, чтобы никто не знал, он передал опустевшие помещения детскому садику, зачем же им простаивать?

Наконец он понял, что ему с Аллочкой тоже можно подыскать другое занятие. Зачем вообще управление, если дела и так идут хорошо, планы выполняются, бумаг почти нет? Ведь премии, по новой ведомственной инструкции, так и платят — «при условии непредоставления отчетности». Осталось только дождаться соответствующего решения руководства, в такой момент особенно опасен любой сбой…

Только теперь, облегчив душу, Степан Вахтангович полюбопытствовал, зачем мне бухгалтерия. А услышав — схватился за голову. Оно и понятно: к нам едет ревизор! (Об этом по секрету шепнул дядюшке некий его дружок.) Ревизор из постороннего ведомства, о тайном эксперименте не осведомленный. Представляете, чем это пахнет: ни бухгалтерии не найдет, ни планового отдела…

Степан Вахтангович — надо отдать ему должное — горевал недолго. Позвонил в министерство, попросив пустить в ход некое загодя поданное заявление, потом в местное управление культуры, с которым долго спорил по поводу какого-то серого волка. А когда я потянулся прощаться, вдруг попросил:

— Не уходите, пожалуйста, вы нам очень нужны. А костюмы сейчас подвезут.

Так попросил, что я, бывалый служащий, сразу позабыл о близком конце рабочего дня. Очень скоро мы втроем, наряженные, неузнаваемые, двинулись узким коридором к ярко освещенному залу. Степан Вахтангович вошел первым — и громко пробасил: «А вот и я пришел, подарков вам принес!» Ответом ему были многоголосый хохот и визг детей, рассевшихся по лавкам вокруг елки. Мы со Снегурочкой стали разыгрывать под ней сценки, наскоро выученные в кабинете, а новоиспеченный артист областной филармонии Степан Вахтангович, высоченный, осанистый — прирожденный Дед Мороз — возвышался над нами, время от времени подбадривая нашу игру благосклонными шутками. Наконец, нарушая утвержденный сценарий, я начал катать на спине ликующую публику — и одна девчушка, поцеловав мою оскаленную морду, заявила, что Серый Волк здесь — самый добрый.

А я понял, что жизнь придется начинать сначала. За тем, что ли, я родился на свет, чтобы лениво, избегая стресса, подшивать бумажки? Ну, дотяну до столетнего юбилея — так кому от этого будет радость? Не лучше ли так, надрываясь до одышки, веселить и катать на себе ребятню?

Об этом и о многом другом мы долго говорили со Снегурочкой, она же Аллочка, когда все вместе встречали Новый год. Что же касается ревизора, то он действительно вскоре приехал — и пришлось нам с дядюшкой искать другую работу, что лично меня ничуть не огорчило.

Но и моя новая работа, и Аллочка — это уже совсем другая сказка.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1