не подтвердили участие китайских наёмников в европейской войне. Но в то же время они не стали этого опровергать. Можно было бы подумать, что они решили мне подыграть, смекнув, что европейцы всерьёз запаниковали, но думаю, что дело в другом. Китайцы просто не жалуют европейских белых обезьян и не считают нужным снисходить до каких-либо объяснений перед ними. Я это не планировал, но происходящее в любом случае мне на руку. К тому же Китай вряд ли когда-нибудь забудет о тех годах унижения, которые доставили им европейцы. Опять же, подавление восстания боксёров. Поэтому и к немцам, и к французам, не говоря уж про англичан, китайцы относятся очень плохо.

К слову, в моей истории Россия тоже участвовала в подавлении этого восстания, но в этом мире мой царственный дедушка как-то умудрился не влезать в китайские распри, и в то же время договориться об аренде Порт-Артура, где сейчас благополучно стоит одна из наших эскадр, которая в случае необходимости может представлять угрозу и для Японии, и для других стран, например, для тех же Штатов.

* * *

В костёр, разожжённый европейскими журналистами, подливала масло и наша пропаганда. На фоне разграбляемой Польши наши пропагандисты стремительно раздували ещё большую шумиху. Они демонизировали действия вражеской армии на территории Польши, рисовали карикатуры, где изображали оголодавших, умирающих от изнеможения поляков, у которых изо ртов толстые немцы и французы забирали последний кусок хлеба. Причём эта пропаганда успешно показывала себя не только на территории врага, заставляя европейский народ всерьёз обеспокоиться действиями их солдат, но также эта пропаганда плодотворно влияла и в нашей стране. В народе вспыхнул праведный гнев.

Кроме всего прочего, были и другие очень острые моменты, которые и без пропаганды вызвали народное негодование. При том, что в этом моменте нам на пользу пошли действия немцев.

Поляки — народ религиозный. В моей истории Польша была исключительно религиозным католическим государством. Даже когда Польша была социалистической, там действовали храмы, а католические священнослужители, если и играли роль меньшую, чем партийные комитеты, то ненамного. Причём французы сами являлись католиками и не трогали польских храмов. Наоборот, с глубоким уважением, относясь к единоверцам. А вот немцы не то по дурости, не то из жадности принялись разграблять костёлы и размещать в них свои штабы и госпитали. Не буду врать, что это стало приобретать массовый характер, и все поголовно польские соборы разграблялись немецкой солдатнёй, но факты, подкреплённые фотографиями, у нас имелись. И было бы очень глупо не использовать это против противника. А то, что газетчики стократно преувеличили эти факты, а также зверство немецких и французских солдат, тут мы невиноваты, тут виноваты сами немцы, пускай на себя и пеняют. Думать надо было раньше.

Католиков и поляков на территории России тоже проживает немало. Поляки и белорусы повалили добровольцами, многие из них уже даже имели боевой опыт по итогам битвы в Минске. И это было очень кстати. Причём, что удивило, некоторые бойцы пришли со своим оружием, что поразило военных комиссаров от глубины души. Как оказалось, эти добровольцы умудрялись добраться до немецких и французских запасов оружия, и в качестве трофеев прихватили с собой их амуницию и автоматы. Какие молодцы!

Но были в этом и минусы.

Слишком много было людей, желающих записаться в наши ряды, и многие из них переходили через линию фронта. И к этим ребятам нужно было относиться чрезвычайно осторожно.

С одной стороны, нельзя действовать грубо и ненароком погасить патриотический огонь излишней подозрительностью и недоброжелательностью к таким людям. Но в то же время была огромная опасность, что под видом патриотов к нам могут внедрить и диверсантов. А такое бывает сплошь и рядом.

Да что там говорить, во время освобождения Минска немецкая разведка сумела оставить около двадцати своих агентов. Они просто переодели их в гражданскую одежду, а для полного эффекта все эти солдаты имели ещё и лёгкие ранения.

Разумеется, российская армия, которая освобождала Беларусь, с особой нежностью относилась к раненым.

Не исключено, что эти люди, отлежавшись в наших же госпиталях, вышли бы потом на волю, а по ночам брали бы в руки ножи или гранаты. Но здесь немцы немного перемудрили. Видимо, гражданская одежда была взята с какого-то склада. А когда в госпиталь явились двадцать раненых солдат, как один, похожих друг на друга, одетые в чистенькую одежду одного фасона и цвета, к тому же характер ранений был лёгкий и практически одинаков. Это естественно насторожило контрразведку. И пускай, наша юная контрразведка, созданная буквально с начала войны, была не той, которая имелась в Советской армии. Но, тем не менее, они тоже молодцы и вели свою службу хорошо, а также сохраняли бдительность. Поэтому все двадцать человек были задержаны. По крайней мере, остаётся надеяться, что все.

В результате задержания у этих лазутчиков удалось выяснить, что таких лже-белорусов и русских заброшено к нам не меньше тысячи. Теперь контрразведке приходилось разматывать этот клубок. Благо, что хоть один кончик нитки у нас да был. Например, та самая гражданская одежда единого фасона, которую немцы по недодумке просто выдавали своим бойцам.

Шапошников, кстати, доложил, что уже задержано около 800 человек, и ещё 200 где-то болтаются. Однако не исключено, что эти двести человек, так называемых легкораненых, однажды сойдутся где-то с теми молодыми ребятами спортивного телосложения, которые проникли к нам в Финляндию через границу со Швецией.

Всё мне не давали покоя эти молодые спортивные люди. Увы, регистрации железнодорожных билетов у нас пока что не существует. А обращать внимание на всех молодых и здоровых, что болтаются по империи, тоже нет смысла. Всеобщую мобилизацию мы так и не объявили, поэтому молодёжи у нас достаточно много. Разумеется, полиция должна была выявлять бездельников и тунеядцев, но население Российской империи составляет четыреста миллионов человек и проверить всех просто нереально.

Но на этом ещё не всё. Также прошла информация о том, что большое количество пленных белорусских и польских женщин, детей и мужчин были переправлены на территорию Франции в количестве не меньше двадцати тысяч человек (это те, о ком известно. На деле цифры могут быть совсем другими). А дальше судьба этих людей была неизвестна. Причём, сторона противника никаких требований по обмену пленными не выдвигала, что подозрительно. Наши дипломаты в других странах, и в Нидерландах, и в Бельгии, и в Австрии пытались по своим каналам получить хоть какую-то информацию. Подключали коллег. Но информацию получить так и не удалось. Даже пленные немцы и французы, и наша разведка ничего не смогла рассказать. Те люди будто сквозь землю провалились. И ладно, если их определяют по французским фермам в качестве бесплатной рабочей силы. А если нет?

Ужасы Анненербе до сих пор будоражат умы историков моего мира. А если во Франции возник некий аналог Анненербе? Не будем забывать, что идеология национал-шовинизма зародилась во Франции. А во время второй мировой войны моего времени, французская буржуазия с распростёртыми объятиями встречала нацистов. Значит, надо работать и в этом направлении тоже. Ещё нам не хватало концлагерей, которые проводят опыты над людьми.

Кстати, из Японии тоже до сих пор нет новостей по этому поводу. И если нечто подобное зарождается в этом мире, то нужно выжигать хворь калёным железом и не оставлять никаких шансов.

Глава 21

Местечковые дрязги в военное время

Сегодня я принимал у себя сразу обоих своих «гражданских силовиков», хотя кое-кто и скажет, что их у меня больше. Ладно, спорить не стану, а лишь скажу, что суть не в терминах, а в той роли, что они играют в государстве.

— Присаживайтесь, господа генералы, — приветливо предложил я, указывая на стулья.

Усевшись, генералы запереглядывались. На совещании доклад положено начинать тому, кто был младше. Это как на военном совете — первым высказывается младший, потому что если свое веское слово скажет самый главный по должности или чину, возражать уже никто не станет. А здесь, кто у меня старше — Кутепов или Мезинцев? Вроде бы, брать чисто формально, то Александр Павлович старше и по возрасту, и по званию, да и чин министра звучит весомее, нежели должность начальника КГБ. А вот касаемо важности, тут можно поспорить.

Я вздохнул и кивнул Мезинцеву:

— Владимир Викторович, начинайте вы.

Кутепов горделиво расправил плечи. Вот так вот, сам император признал его старшинство! Что ж, пусть