— Мы стараемся, ваше величество, — сказал Мезинцев, делая вид, что ему стыдно отвлекать государя от важных дел из-за такой ерунды.

— Что-то еще?

— Ваше величество, я бы хотел попросить, чтобы вы отдали приказ — в случае появления в какой-то местности немецких или французских диверсантов, то сельские полицейские сразу же ставили в известность мое ведомство, а не отправляли телефонограмму уездному исправнику.

— Сельский полицейский поступает так согласно Устава полицейской службы, —затряс бородой Кутепов. — Он докладывает своему непосредственному начальнику, а уже тот принимает решение — обойдется ли он своими силами, силами истребительных отрядов или обратиться за помощью к военным властям. Ваши начальники уездных жандармерий не являются начальниками для моих подчиненных.

— Не уездных жандармерий, а уездных отделов госбезопасности, — поправил Мезинцев своего коллегу. — А мои жандармы, как вы изволили выразиться, должны знать — откуда взялись диверсанты? Имеется ли у них связи с местным населением и прочее. А ваши истребительные отряды сразу же начинают всех истреблять, даже не пытаясь кого-то захватывать в плен и потом передавать нам.

— А толку-то от ваших отделов? — огрызнулся Кутепов. — Мне докладывали, что вашим начальникам отделов все сообщали, а они прибывали уже тогда, когда бой заканчивался. И на кой они нужны? Сидят в городах, не мычат и не телятся.

Мне захотелось стукнуть кулаком по столу и выматерить моих «внутряков», но сдержался. Кажется, понимаю, почему товарищ Сталин объединил милицию и госбезопасность в единое ведомство. В мирное время межведомственные склоки — это и хорошо, потому что развивает здоровую конкуренцию и не позволяет появиться силовому монстру, а вот в военную пору с этим тяжко.

— Господа генералы, — остановил я словесную перепалку. Хотел, по примеру Петра Великого сказать «господа генералы, мать вашу так!», но не стал. Сказал очень мягко, как и положено императору:

— Так вот, господа… Какого… хрена вы мне тут базар развели⁈ Заняться нечем⁈ Если хочется порычать друг на друга — спускайтесь в подвал, там и рычите. Могу еще выделить каждому по полену, чтобы ругаться сподручнее было…

Выдохнув, улыбнулся.

— Значит, господин министр внутренних дел… Ваши полицейские правы — пусть они докладывают своему начальству, а заодно и уездным комитетчикам… — Посмотрев на Мезинцева, улыбнулся и тому: — А вам, господин начальник Комитета госбезопасности, тоже урок. Взгрейте своих людей в уездах, чтобы они вовремя и мычали и телились, а ещё чтобы вместе с полицией и истребительными отрядами на место высадки диверсантов прибывали. Тогда они на месте станут соображать — что и как. И заодно пусть поймут, что действовать нужно вместе, сообща. Что в уезде, а что в столице. Поняли, господа?

Глава 22

Интенданты и война

На меня уже несколько раз «наседали» с предложением возобновить выдачу водки в армии. Напоминали, что выдача «хлебного вина» является традицией русской армии, а ежедневная чарка — необходимый ритуал. Мол — непьющие, в общем-то, могут заменить «хлебное вино» сахаром, а то и деньгами и к концу службы такой солдат получит от баталера круглую сумму. Дескать — в прежние, уже незапамятные времена непьющие солдаты приходили домой обеспеченными людьми.

Еще напоминали, что с наступлением осени (а уже и зима не за горами!) водка станет спасением и от морозов, и от дурного настроения. Мол — сто грамм в день, да только в той части армии, что непосредственно принимает участие в военных действиях — ерунда. От ежедневного и регулярного приема небольшой дозы еще никто не стал алкоголиком. И водку станут выдавать лишь после боя или с завершением светового дня.

Охотно верю. Вот только, я читал воспоминания фронтовиков, которые говорили, что у них был такой обычай — пропускать свою очередь, а потом скидываться, чтобы не сто грамм пришлось, а пятьсот. А вот пятьсот на рыло — это много! И пусть в отделении отыщется лишь один-два пьяных солдата, то они все отделение подведут.

Странно, что среди тех, кто был за винную порцию, оказались Рокоссовский с Говоровым, а категорически против — Шапошников. Вот тут я занял позицию начальника Генерального штаба. Не то, что я сам убежденный трезвенник, но считаю, что от холода или болезней водка не спасет и что сто грамм в день, принимаемых регулярно, если и не сделают человека алкоголиком, то заложат основательную базу. Да, в армии солдат алкоголиком не станет, а вот потом? А мне не только солдаты нужны, но и будущие труженики. Войны рано или поздно заканчиваются, армию сокращают, а рабочие и крестьяне нужны всегда. Знаю ещё и то, что пока человек воюет, он очень редко болеет. Насморки и простуды, которым привержены все на «гражданке», в армии уходят куда-то в сторону. Верно, организм просто мобилизуется и начинает себя защищать, убирая в зародыше и сопли и температуру. Но, опять-таки, с возвращением человека к обычным условиям, все возвращается на круги своя, а иной раз — с еще большим ожесточением.

Так что, предложения о введении «винной порции» я отметал сразу, а заодно приказал усилить борьбу с пьянством в армии. Допускаю, что некогда, в отдаленных гарнизонах офицеры только тем и занимались, что пили горькую, а высокое начальство их за это только журило, но… Повторюсь — я не являюсь закоренелым трезвенником, потому что самые ярые трезвенники выходят из бывших алкоголиков, равно как и самые яростные моралистки получаются из бывших особ, имевших сложное прошлое. Пожалуйста пейте, но не в рабочее время и так, чтобы в понедельник подчиненные не видели на лице начальника следы вчерашнего возлияния.

А война — это такое дело, что выходных, вроде бы, и нет. Понимаю, что некоторые старшие, а то и высшие офицеры могут надраться. Да, все понимаю, прощу, но командовать таким людям нельзя. Нельзя допустить, чтобы высокий чин принимал решения с похмелья.

Недавно приказал убрать из армии командующего седьмым корпусом генерал-лейтенанта Зарецкого, который уже в третий раз попадается пьяным моему адъютанту, что проводил инспекцию. Генерал боевой. Извинялся, просил прощения, клялся-божился, что такого больше не повторится и лично (написал мне четыре письма), и через родственников (брат — сенатор, пытался получить аудиенцию императора) пытался вернуться обратно в строй. Два раза генерала прощали, но коли он никаких выводов для себя не сделал, так на третий раз уже и прощать бессмысленно… А господина сенатора я приказал из Сената отставить. Правительствующий Сенат у нас нынче исполняет роль Верховного суда, а зачем мне судья, который предлагает действовать не на основании законов, а на основании личных отношений? Пожалуй, следует дать понять, что отныне будет достаточно одного раза, а не двух, как прежде.

Получилось забавно. Еще два сенатора, узнав об отставке своего коллеги, заявили протест и пригрозили, что сами уйдут с постов, если я не отзову свое решение. Они что, рассчитывали, что их будут удерживать? Шантажировать вздумали? Не мной сказано, что незаменимых людей нет. Да я как только узнал, что эти сенаторы подписали гневное письмо в мой адрес, приказал и их отправить в отставку, но уже без пенсии и без мундира. «Такова моя воля!» — аргумент железный и не требующий обоснования. Но умному достаточно. Теперь иные высокопоставленные лица задумались и осознали, что лучше никому и никогда не грозить, тем более своему императору, который может быть и самодуром.

И всё я понимаю. Понимаю, что вокруг люди, что человек слаб.

А сегодня в очередной вспомнил изречение, которое приписывают Петру Великому о том, что «Интендантов больше одного года на должности не держать, ибо — если они за год не проворуются, то потом научатся!»

Не уверен, что Петр Алексеевич эту фразу когда-то произнес, но я бы пошел дальше. Интенданта, который прослужил в своей должности года три, можно смело расстреливать. А ещё лучше вешать. На оглоблях. Может мне для начала приказать повесить начальника интендантского управления Военного министерства генерал-лейтенанта Бровинского? И дешево — не нужно тратить дорогие патроны, и сердито — все увидят и подумают, а стоит ли воровать впредь?

Вообще, не стоит всех мазать одной краской. Это как в армии — старшина роты не обязательно вор и, далеко не всегда хохол. А если и хохол, то вполне может быть честным и порядочным хранителем ротного хозяйства. Но что поделать, если сложился такой стереотип? А все, кто служил срочную службу в советские годы, почему-то говорят, что старшина роты был непременно украинец. Вон, даже мой отец вспоминает о старшем прапорщике Казачке, что ежемесячно собирал