которые были частью культурной революции, процветали, конечно, и более банальные виды собственно мимикрии, применявшиеся халтурщиками и приспособленцами, — вроде песни «Привет тебе, Октябрь великий» на фаустовскую мелодию «Привет тебе, приют священный» [см. ДС 5//18], статуэток «Купающаяся колхозница» [см. ЗТ 9//5], баптистских вариантов «Интернационала» [см. ЗТ ОА//5], и т. п. Который из двух видов адаптации является преимущественным объектом сатиры у Ильфа и Петрова — интересный и открытый вопрос.

15

Это хаотическое смещение ролей высмеивает в «Собачьем сердце» М. Булгакова профессор Ф. Ф. Преображенский, противопоставляя ему дореволюционную упорядоченность, точное соответствие предметов функциям: «Может быть, она [Айседора Дункан] в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной… Но я… буду обедать в столовой, а оперировать в операционной!»

16

Л. Кассиль. Собр. соч. в 5 томах. Т. 1. М.: Детск. лит-ра, 1965. С. 261; О. Мандельштам, Египетская марка, гл. 8.

17

Ср. четкую формулировку М. Каганской и 3. Бар-Селла: «Творческая программа Ильфа с Петровым: сотворение нового мира из материалов старого» [в их кн.: Мастер Гамбс и Маргарита, 124].

18

Характерно признание Е. Петрова в автобиографических набросках о начале 20-х годов: «Вместо морали — ирония. Она помогла нам преодолеть эту послереволюционную пустоту, когда неизвестно было, что хорошо и что плохо» [Петров, Мой друг Ильф, 62].

19

Books and films in Russia. In: D. S. Mirsky. Uncollected Writings on Russian Literature / ed. by G. S. Smith. Berkeley, 1989. P.318.

20

См.: Ю. Щеглов. О художественном языке Чехора. НЖ 172–173. 1988. С. 318–322.

21

Как рядовой пример подобного подхода можно процитировать постановление Президиума ГАХН (1929 г.) об увольнении философа Г. Г. Шпета: «Запретить работать на должностях, связанных с идеологическим руководством; считать возможным использование знаний Шпета в области иностранных языков в качестве преподавателя или переводчика при надлежащем идеологическом руководстве» [Н. Б. Москва и москвичи вокруг Булгакова. НЖ 166. 1987. С. 129].

22

Zehrer. «Dvenadcat’ stul'ev» und «Zolotoj telenok»…, 240–241. Немецкая исследовательница отмечает в Бендере черты романтического героя, указывает на его параллели с Онегиным (в фабуле — неудачный роман с Зосей, во внутренней жизни — пресыщение, неудовлетворенность) и с Печориным (радость борьбы, скитальчество). Она, однако, не упоминает о демоническом титанизме и превосходстве над окружающими. О том, что Бендеру в ЗТ присуще некое «мрачное величие», говорит Я. С. Лурье, цитируя то же место об атлете с медальным лицом, что и мы [Курдюмов, В краю непуганых идиотов, 139].

23

Сравнение Бендера с Хулио Хуренито см. уже у Галанова [И. Ильф и Е. Петров, 127]; сравнение с Хуренито и с Воландом — у Лурье [В краю непуганых идиотов, 112 и 139].

24

О том, что «главное в образе Остапа — не его противоправные действия, а его выключенность из окружающего мира, способность взглянуть на этот мир со стороны», пишет Лурье [Курдюмов. В краю непуганых идиотов, 112]. Что жулики и прежде всего Бендер фигурируют в романе не как носители пресловутых «собственнических инстинктов», а как персонажи, наделенные признаками «низа» и «невовлеченности», мы констатировали в статье 1976 г. [Щеглов. Семиотический анализ одного типа юмора, 169,171–172]; эта работа упоминается Лурье [27]. Фигура плута как лица непричастного к господствующим условностям параллельна фигурам дурака и шута, остраняющих эти условности непониманием [см.: М. М. Бахтин. Формы времени и хронотопа в романе // М. М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худ. лит-ра. 1975. 312–314].

25

Обманщик появляется в момент, когда жертва испытывает нехватку чего-то, находится в затруднительном положении и т. п. — так всегда бывает у Мольера [см.: Shcheglov, The Poetics of Moliere's Comedies, 14].

26

Интервью 1966 г. [Vladimir Nabokov. Strong Opinions. N.Y.: McGraw-Hill. 1981. P. 87]. Отдадим дань благодарного уважения В. В. Набокову за проницательность и безошибочное художественное чутье, которых, увы, недостало многим из критиков Ильфа и Петрова в СССР. Будь соавторы ДС/ЗТ теми конформистами и дешевыми развлекателями, в каковые бездумно зачислила их советская оппозиционная элита, Набоков уж наверное не преминул бы это заметить.

27

См. об этом в статье: О горячих точках литературного сюжета [в кн.: Жолковский, Щеглов, Мир автора и структура текста, 127–128].

28

О центральной роли операций по приукрашиванию тривиального и переводу его в высокий план в бендеровских остротах см.: Щеглов, Семиотический анализ одного типа юмора.

29

Способность языка исподволь навязывать воспринимающему систему взглядов говорящего хорошо известна [см., например, статьи в сборнике: Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс. 1987, и в особенности работу Р. Блакара: Язык как инструмент социальной власти]. О роли языка в поддержании репрессивных систем, хорошо освещенной в современной семиотике и социологии (например, в работах Ханны Арендт, М. Фуко и др.), выразительно говорит А. Синявский в своем очерке о советской перестройке. Он, однако, связывает ее не столько с потенциями языка как такового, сколько со специфически русскими чертами мышления: «Кажется, что самые основы советской системы готовы пошатнуться из-за одного лишь изменения в тоне и языке сегодняшней литературы. Это, конечно, иллюзия. Но любопытно отметить мимоходом, до какой степени вся железная структура советского государства опирается на язык, на затертые бюрократические фразы. Дунь на них, и все развалится! В который раз мы наблюдаем магическое отношение к слову, свойственное русским, русской литературе и советскому обществу» [Andrei Sinyavsky. Would I move back? // Time. April 10, 1989; обратный перевод с английского].

30

К этой стороне пародийности Бендера как нельзя более приложимы слова Бахтина о том, что «тяжелому и мрачному обману противопоставляется веселый обман плута» [Бахтин, Формы времени и хронотопа в романе [24], 312].

31

В. Шкловский, «Золотой теленок» и старый плутовской роман, ЛГ 30.04.34.

32

Сопоставление Остапа Бендера с Григорием Мелеховым проницательно, хотя и со множеством оговорок и извинений за «странность и парадоксальность», делает А. Старков [ «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»…, 48–49]. Что касается генерала Сиверса, то новые штрихи к его литературной личности добавили недавние мемуарные свидетельства о его живом прототипе (см. замечательную книгу: Вентцель Е. С. — И. Грекова. К