Об этом пишет Л. Женни: «Во многих случаях будет трудно определить, вызван ли данный случай интертекстуальности просто употреблением кода [т. е. является ли он, по нашей терминологии, случаем типа (б) — Ю. Щ.] или же он составляет самую суть произведения. В сущности, легко видеть, что эти два статуса интертекстуального явления не являются несовместимыми» [Laurent Jenny. The Strategy of Form, in: Ts.Todorov (ed.), French Literary Theory Today. Cambridge University Press, 1982. P. 35].

66

«Прямое предметно направленное слово знает только себя и свой предмет… — пишет Бахтин. — Если оно при этом кому-нибудь подражает, у кого-нибудь учится, то это совершенно не меняет дела: это те леса, которые в архитектурное целое не входят, хотя и необходимы и рассчитываются строителем. Момент подражания чужому слову и наличность всяческих влияний чужих слов, отчетливо ясные для историка литературы и для всякого компетентного читателя, в задание самого слова не входят. Если же они входят, т. е. если в самом слове содержится нарочитое указание на другое слово, то перед нами опять слово третьего типа, а не первого», т. е., в бахтинских терминах, «слово с установкой на чужое слово», или «двуголосое слово», а не «прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово, как выражение последней смысловой инстанции говорящего». [М. М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худ. лит-ра, 1972. С. 320–340].

67

См.: Owen Miller. Intertextual Identity // 0. Miller, M. Valdes (eds.). Identity of the Literary Text. University of Toronto Press, 1985. P. 19. Заметим, однако, что неинтертекстуальное, в нашем смысле, заимствование чужого материала — понятие более широкое, чем подверженность влиянию, подражание, учеба и т. п. (см. цитату из Бахтина [66]), и не обязательно предполагает что-либо в этом роде. Обмен техническими приемами и достижениями, использование где-то уже употребленных элементов — явление универсальное, происходящее постоянно, между всеми, в масштабе всей литературы, а не только в рамках одной и той же традиции, школы, конгениальности автора с каким-то предшественником и т. п.

68

Понятие слабой интертекстуальности предлагает употреблять Л. Женни [The Strategy of Form [65], 40], приводя в качестве примера реминисценцию из «Nuit de mai» Мюссе у Лотреамона (см. примечание [66]), и соответствующее ему место основного текста настоящего Введения.

69

«Если…. «влияния» нет, аналогичная функция может привести и без него к аналогичным формальным элементам» [О литературной эволюции // Тынянов, Поэтика. История литературы. Кино, 280].

70

См.: М. Л. Гаспаров, Е. Г. Рузина. Вергилий и вергилианские центоны (поэтика формул и поэтика реминисценций) // Памятники книжного эпоса. М.: Наука, 1978. В этой работе также проводится различие между взглядом на классиков как на «открытый для дальнейшей разработки словесный рудник» и как на «замкнутый в себе музейный набор словесных образцов». Реминисценции из Виргилия у Овидия, Лукана, Стация и др., «вкрапленные в текст органически», отражают первый взгляд; реминисценции из них же в центонах — второй [210]. Нетрудно видеть соответствие между нашим различением неинтертекстуальных и интертекстуальных заимствований и дихотомией авторов статьи. Переход от первого типа заимствования ко второму авторы связывают с «глубочайшим социальным и культурным кризисом III в. н. э.» и перерывом органической связи между предшественниками и преемниками (там же). Типологически данная ситуация имеет сходство с послереволюционным перерывом культурных традиций в России и с отношением к классике в эпоху написания ДС/ЗТ.

71

А. Лежнев. Проза Пушкина. Изд. 2-е. М.: Худ. лит-ра, 1966. С. 140–142. Интертекстуальны также пушкинские эпиграфы, как это отметил в свое время В. Шкловский: «В прозе Пушкина эпиграф связывает главу с целым рядом литературных ассоциаций и переосмысливает ее на их фоне» [В. Шкловский. Заметки о прозе Пушкина. М.: Сов. писатель, 1937. С. 52].

72

Jenny, The Strategy of Form [65], 40. Дж. Каллер критикует это рассуждение, не без основания замечая, что данная реминисценция все же может рассматриваться как интертекстуальная — ввиду общей установки Лотреамона на развенчание романтических образов и общих мест, каковые нарочито обедняются и употребляются неправильно [Presupposition and Intertextuality, in: J. Culler. The Pursuit of Signs. London: Routledge and Kegan Paul, 1981. P. 105]. Сходный критерий — явное наличие у соавторов установки на отмежевание от дореволюционной культуры — заставляет во многих спорных случаях склоняться в пользу интертекстуальности и в ДС/ЗТ (см. основной текст настоящего Введения, раздел 6).

73

См. статью, упомянутую в примечании [56], с. 112–113.

74

G. Winner. Myth as a Device in the Works of Chekhov, in: B.Slote (ed.). Myth and Symbol: Critical Approaches and Applications. University of Nebraska Press, 1963. P. 75–77.

75

Чехов: от рассказов и повестей к драматургии // Н. Я. Берковский. Литература и театр. М.: Искусство, 1969. С. 67.

76

О связи Олеши с Достоевским см.: Andrew Barratt. Yurii Olesha’s Envy. Birmingham, n/d (Birmingham Slavonic Monographs, № 12). P. 11–13.

77

См. анализ этого насквозь пронизанного архетипами романа в статье: John Е. Hart. «The Red Badge of Courage» as Myth and Symbol, in: John D.Vickery (ed.). Myth and Literature: Contemporary Theory and Practice. University of Nebraska Press, 1969. P. 221–228.

78

Cm.: Jenny, The Strategy of Form [65], 43.

79

З Г. Минц. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Труды по знаковым системам. № 6. Тарту: изд. ТГУ, 1973. С. 396–397.

80

М. Чудакова. Поэтика Михаила Зощенко, 68, 70.

81

Ю. Щеглов. Семиотический анализ одного типа юмора, 169–178.

82

М. Чудакова. Поэтика Михаила Зощенко, 99.

83

Роль сатириконовского стиля в формировании советской литературы еще далеко не оценена в полной мере. Как можно видеть из наших комментариев, влияние «Сатирикона» и его авторов на Ильфа и Петрова прослеживается на столь разных уровнях, как юмористические и риторические приемы, тематические мотивы, сюжет, фразеология, интонации, имена собственные. В рассказах и фельетонах соавторов сатириконовские элементы занимают не менее заметное место, чем в романах. Так, знаменитый фельетон «Идеологическая пеня» (1932) — о массовых отмежеваниях советских писателей от собственных произведений — имеет несомненный источник в рассказе Евг. Венского «Однажды», где затравленные недоброжелательными критиками писатели (Блок, Л. Андреев