воровстве, по подозрению в организации притона. Чаще же, впрочем, как циклотимик, действительно нуждающийся в лечении, хотя, конечно, не таком карательном, каким оно было при Советах.

Тем самым Ч., — говорит его биограф В. Орлов, — «находился на лечении в ПБ <психиатрических больницах> больше 10 лет. Всего он провел там почти 15 лет своей жизни — трижды по приговору суда и бесчисленное количество раз в результате обострения болезни».

Естественно, что и слухи о нем распространялись самые мрачные, так что И. Бродский уже из Америки на один из них откликнулся стихотворением «На смерть друга» (1973). Но в тот раз пронесло, и Ч. дожил до перестройки и постперестройки, уже никак, судя по всему, не заметив ни перемен в жизни страны, ни первых публикаций своих стихов в журнале «Наш современник» и в евтушенковской антологии «Строфы века» (М., 1994), ни повести С. Магомета «Пора услад» (Юность. 1993. № 8), где выведен его образ, ни стихотворной «Эпитафии» Е. Рейна (Знамя. 1997. № 1) в связи со своей очередной смертью.

И только В. Орлову, автору фундаментального исследования «Чудаков: Анатомия. Физиология. Гигиена» (первая публикация в журнале «Знамя». 2014. № 10–11), удалось установить, что Ч. скончался от сердечной недостаточности 26 октября 1997 года прямо на улице и был зарегистрирован в морге № 2 как неопознанный труп. Опознание состоялось только постфактум, и то оказалось возможным лишь потому, что отпечатки его пальцев, как неоднократно судимого, находились в картотеке МВД.

Покоятся же останки Ч., видимо, в могиле невостребованных прахов Николо-Архангельского крематория.

Соч.: Колёр локаль. М.: Культурная революция, 2007, 2008; Справка по личному делу: Стихотворения, статьи, биография, комментарии. М.: Культурная революция, 2014.

Лит.: Прыгунов Л. Сергей Иванович Чудаков и др. М.: РУДН, 2011, 2018.

Чуев Феликс Иванович (1941–1999)

Ч., похоже, так и родился — сталинистом. Во всяком случае, его первой, еще в неполные двенадцать лет, публикацией стала заметка в кишиневской газете «Юный ленинец» (18 марта 1953), посвященная памяти Сталина. Дерзкое стихотворение «Мы не верим!», которым Ч. в 1957 году попытался защитить честь поруганной «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича», опубликовано, правда, не было[3095]. Зато другие (и тоже, как тогда говорили, гражданственные) стихи сначала школьника, затем студента физмата Кишиневского университета печатались на ура в газете «Молодежь Молдавии», звучали на литературных вечерах, и, побывав на одном из них, Я. Смеляков не только приголубил молодого агитатора, горлана, главаря, но и оставил в его блокноте вдохновляющую запись: «Дорогому товарищу Феликсу Чуеву — братский привет. Я надеюсь, что он будет большим, настоящим советским поэтом».[3096]

Вполне понятно, что, переведшись из Кишинева в Московский энергетический институт, свои рукописи Ч. принес именно Смелякову, а тот с лестной рекомендацией направил их в «Юность». Там в октябре 1960 года с публикации двух стихотворений, сопровожденных смеляковским напутствием, собственно, и началась литературная карьера Ч. — вполне, надо сказать, впечатляющая. В 23 года он выпустил свой первый сборник «Год рождения 41-й», в 25 был принят в Союз писателей, в 29 стал членом партии, в 30 закончил Высшие литературные курсы.

Книжки с одами во славу летчиков — «красных асов», космонавтов, героев войны и коммунистического созидания пошли у молодого да раннего стихотворца гурьбою, их одобряло начальство, а вот публичная известность запаздывала. Вплоть до 4 февраля 1966 года, когда на большом поэтическом вечере в Театре эстрады Ч. прочел пространное патетическое стихотворение, начинавшееся словами: «Зачем срубили памятники Сталину? / Они б напоминали о былом / Могуществе, добытом и оставленном / Серьезным, уважаемым вождем»[3097].

Стихи, как видно и по начальным строкам, очень так себе, но — будем справедливы — это после 1953 года был первый и единственный открытый панегирик Сталину, означавший, — как заметил в дневнике Д. Самойлов, — «оформление „фрондерства“ справа»[3098]. Так что скандал, возникший еще на этом вечере, вырвался в тысячеустную молву, и начальство тоже забеспокоилось. И хотя, рассказывая, что за чтение этого стихотворения «людей исключали из партии»[3099], Ч. явно перебарщивает, его в Союзе писателей действительно стали по-отечески «прорабатывать»[3100]. По воспоминаниям Ч., он тогда «единомышленников не видел, кроме некоторых членов редколлегии журнала „Октябрь“ во главе с Всеволодом Анисимовичем Кочетовым. Но не преувеличу, если скажу, что в тот период я был по-человечески один»[3101].

По-настоящему мощная поддержка пришла через год, когда молодые поэты навестили Вешенскую, и М. Шолохов, прослушав крамольное стихотворение, веско молвил Ч.: «Так и пиши. Только не блядуй! Слушай меня, старика»[3102].

И этого оказалось достаточно. Опала, если увещевания можно считать опалой, была снята, уже в том же 1967 году Ч. получил скромненькую, но все-таки медаль «За трудовое отличие», за нею последовали премии, прежде всего комсомольские, а с годами и орден Дружбы народов (1984). Ч. избрали кандидатом в члены ЦК ВЛКСМ (1970), произвели, уже в 1980-е, в «рабочие», то есть на окладе, секретари правления Союза писателей РСФСР, а главное — работалось ему отлично: переводил с языков народов СССР, писал песни в содружестве с дюжиной композиторов, выпустил несколько десятков стихотворных сборников, биографии конструкторов Б. Стечкина (1977) и С. Ильюшина (1998). Образовался и столь желанный круг единомышленников — особенно когда, — как в одной из радиопередач сообщило Би-би-си, — «черносотенец Шевцов создал под Загорском в поселке Семхоз анти-Переделкино», и рядышком с Ч. поселились В. Фирсов, И. Кобзев, Ан. Иванов, В. Сорокин, С. Поделков, В. Чалмаев — всего около двадцати столь же неукротимых сталинистов.

Конечно, пока действовала цензура, впрямую высказывать свой символ веры им было затруднительно. Но Ч. и тут отличился — напечатал, например, в 1979 году к 100-летию вождя в многотиражке «Московский литератор» акростих, первые буквы каждой строчки которого складывались в чеканную формулу: «Сталин в сердце». И опять вроде бы скандал, редколлегию газеты прошерстили, а отпечатанный тираж пустили под нож. Но Ч. не тронули, и никто не мешал ему славословить Сталина в своих публичных выступлениях — как в стране, так и в зарубежных поездках, и есть свидетельства, с каким энтузиазмом леваки-буржуа встречали эти славословия, например, в Париже.

Когда же объявили свободу слова, Ч. и ею воспользовался сполна: не только в стихах, но и в книгах, где сведены воедино его беседы с В. Молотовым, Л. Кагановичем, Д. Шепиловым, в сборнике очерков о его старших единомышленниках, который должен был выйти под авторским названием «Мои сталинисты», но вышел как «Солдаты империи» (1998).

И не его стихи, ныне бесповоротно забытые, а именно эти книги сейчас переиздаются, читаются, цитируются историками и сталинскими фанатами. И именно их, надо полагать, в первую очередь имела в виду С. Умалатова, в 1998 году от имени «Постоянного