Не оставил Дионисий без внимания и римскую традицию. Однако он заметил, что у римлян нет ни древних писателей, ни логографов, но писавшие позднее основывались на записях, оставленных на «Священных таблицах» (I. 73. 1; 74. 3), которым он, видимо, доверял. Это обстоятельство позволило ему опираться на римских писателей. Порой он ссылается на них неопределенно: «некоторые говорят», «другие говорят», «большинство рассказывает», либо замечает: «как полагают сами римляне» (I. 59. 3). Встречаются у Дионисия и глухие упоминания о «местных записях» (IV. 2. 1-4), при этом под «местными» он разумеет и римские, и италийские сочинения (И. 49. 4).

Вместе с тем Дионисий зачастую произносит римское имя античного автора. Прежде всего, это — «старшие» анналисты. Он с уважением называет Фабия Пиктора (I. 7. 3), отмечая, что тот пишет кратко, притом на греческом языке (I. 6. 2), хотя и не всегда принимая его сообщения. Иногда он предпочитает ему другого «старшего» анналиста Кальпурния Пизона (II. 40. 1). Привлекает Дионисий сведения Μ. Порция Катона — «уважаемого римлянина» (I. 7. 3). При этом он замечает, что иной раз Катон сам следует за Фабием Пиктором (I. 79. 4). Следования этому автору он обнаруживает и у Л. Цинция Алимента (II. 38. 3; 39. 1). Напомню, что в современной науке свидетельства «старших» анналистов сомнений в доброкачественности не вызывают.

Встречаются у Дионисия и сведения, исходящие от историков II в. до н.э. Это — Гн. Геллий, представитель «среднего» поколения летописцев, чьи сообщения учеными не отрицаются. Думаю, здесь нет случайности. Ведь Геллий сообщает данные, касающиеся греческих установлений, что обеспечивало им достоверность (II. 72. 2). Действительно, сакральные предписания и тексты бережно сохранялись без изменений. Наряду с Геллием упоминаются в «Римских древностях» и Г. Семпроний Тудитан, знаток римских магистратур, характеризуемый Дионисием как весьма сведущий (I. 11. 1 ), а также Семпроний Азеллион, компетентный политик и историк.

В перечне писателей, на которых ссылается Дионисий, стоят историк и правовед Л. Элий Туберон[1460], современник Цицерона, и знаменитые «младшие» анналисты Валерий Анциат и Лициний Макр. Как известно, это поколение летописцев, начиная с Нибура и особенно с подачи маститого Г. Де Санктиса[1461], снискало сомнительную славу занимательных рассказчиков, но недостоверных историков[1462]. Справедливые сомнения по поводу такой огульной оценки высказал Ф. Де Мартино[1463] на примере аграрного закона Лициния и Секстия (367 г. до н.э.), появление которого не могло быть изобретено анналистами, в том числе Лицинием Макром, а было обусловлено реальными обстоятельствами социальной жизни IV в до н.э. Та же мысль с более подробным обоснованием была высказана по поводу более древних событий Д. Капанелли[1464]: события 486 г. до н.э., связанные с аграрной рогацией Сп. Кассия, не являются калькой с описания социальной борьбы Гракхов, о чем говорили и Де Санктис, и К.Ю. Белох, и Э. Габба.

На том же тезисе, что и Капанелли, настаивает и Ф. Серрао[1465]. Агитация за аграрные законы V в. до н.э. по их содержанию, характеру и политико-конституциональному выражению, особенно отраженным у Дионисия, не имеет сходства с ситуацией II—I вв. до н.э., к которым относились анналисты, будто бы придумавшие аграрное законодательство. Очень убедительно опроверг Ф. Серрао мысль о том, что побудительным мотивом для их «изобретений» были сами имена плебейских трибунов 485, 484, 469, 467 гг. до н.э., принадлежавших к видным родам того времени, в которое они писали. Так, согласно Серрао, часть этих имен уже не фигурировала среди трибунов III —I вв. до н.э., либо они вообще сомнительны или вовсе не известны позднее. Единственным из анналистов под подозрением в желании возвеличить себя с помощью предков является Лициний Макр. Но этого исключения, как можно согласиться с Серрао, мало, чтобы отвергнуть исторические события целого тридцатилетия.

Все сказанное имеет большое значение для характеристики первоисточников Дионисия. Как видно, выносить суждения о достоверности сведении, сообщенных Дионисием, нельзя без учета того, что не только у «старших» анналистов он мог почерпнуть верные данные, но и у «младших», не достойных того, чтобы их списать как ненужных фальсификаторов.

Однако необходимо отметить, что в «Римских древностях» использована не только нарративная традиция, но и документальный материал. Уже упомянутые выше «Священные таблицы» расшифровываются Дионисием как записки понтификов, касающиеся священнодействий, собранные Нумой, скопированные Анком Марцием и фиксированные затем Г. Папирпем (III. 36. 4). Пользуется Дионисий и законами XII таблиц (II. 27. 3), приводит отдельные законы царей: Ромула (II. 9. 1; 11. 3; 15. 2; 3; 4; 16. 1; 25. 1—7; 27), Нумы (II. 63 75), Сервия (IV. 13: V. 2. 2), признанные современной наукой достоверными, а также законы, внесенные консулами (V. 19. 4; 70. 1; 34. 1), и постановления сената (V. 57. 5).

О законодательной и правоприменительной практике Древнего Рима Дионисий говорит, зачастую не цитируя и не пересказывая документы, а описывая эту практику. Особенно обилен такой материал в части внешнеполитической жизни римлян.

В «Римских древностях» часто упоминаются международные, т.е. межобщинные, договоры. Рим с самого начала представлен у Дионисия как субъект, так сказать, международного права. Обращает на себя внимание тот факт, что Рим, согласно Дионисию, не создал, а включился в систему уже существующих институтов. Наш автор упоминает древнейший договор Энея с ахейцами (I. 47. 4), римско-сабинский договор о дружбе, заключенный Ромулом и Т. Тацием (II. 46. 1-3; 62. 2); договор на сто лет между римлянами и вейянами, текст которого Ромул начертал на стелах (II. 55. 6). Существовали договорные отношения у римлян с альбанцами, которые грозился разорвать Клуилий (III. 2. 4) и действительно нарушили жители Альбы (III. 3. 5; 6), а также договоры с другими латинскими общинами, действовавшие при Тулле Гостилии и денонсированные латинами при Анке Марции, что вызвало очередную римско-латинскую войну (III. 37. 3; 4; 49. 2; 54. 1-3). Заключались и расторгались договоры с разными сабинскими объединениями при Тулле Гостилии (III. 39. 1), при том же Анке (III. 40. 4; V. 40. 4; 5), а также с вейянами и другими этрусками (III. 54. 1-3; 66. 3; V. 26. 4), пролонгировалось действие договора Рима с латинами и в начале республики (V. 50. 2; 52).

Из тех же текстов Дионисия следует, что постоянным инструментом международной политики в древнем Лации были посольства, которые направлялись при всяком нарушении договоров, равно как и на всех стадиях договорного процесса, т.е. при заключении перемирия или установлении мира. Технической и обрядовой стороной оформления