этих акций ведала жреческая коллегия фециалов (II. 72), также бывшая не римским изобретением, а заимствованием, но не заморским, а местным, италийским. Сведения эти в «Римских древностях» выглядят очень точными. Дионисий сохранил воспоминания о том, что в ходе исторического развития у римлян утвердились определенные, вполне цивилизованные правила межобщинных, межгосударственных отношений, такие как неприкосновенность послов и заложников (V. 34. 1), хотя документальных данных на этот счет он и не приводит.

Оценив источниковую базу Дионисия, следует обратить внимание на его источниковедческую методику. Демонстрацию ее можно провести избирательно, ограничиваясь наиболее показательными примерами.

Прежде всего автор «Римских древностей» призывает к объективности, отмечая, что достижению ее мешает писателям вражда и зависть к Риму (I. 5. 2). Он заботится об отделении сказочного от правдивого, что, естественно, особенно важно при работе с материалом, освещающим наиболее древние стадии римской истории, как, например, в рассказах о Геракле и Каке (I. 3. 9) или о кончине Ромула (I. 8. 6); он решительно отрицает, что тиррены — какие-то приблудные (I. 27. 1), и т. д.

Как видно, Дионисию свойственно сравнивать показания разных источников, но для этого необходимо собрать их. Он декларирует эту мысль, приступив к изложению истории Рима со времен Энея, т.е. в начальных главах своего труда. По его мнению, надо пользоваться материалом не походя, а собрав все сведения у наиболее достойных доверия эллинов и римлян (I. 45. 4; 90. 2). Уже здесь проявляется важный принцип в работе историка — внимание к достоверности сообщений, содержавшихся в его первоисточниках.

Из наблюдений над разноречивыми рассказами об Илии, т.е. Рее Сильвии, Галикарнасец приходит к выводу, что все они заключают в себе какое-то зерно истины (I. 79. 3). Дионисий стремится к уточнению фактов (II. 31. 1; 40. 3).Он замечает, что порой все римские писатели о каком-то событии пишут одинаково, а вот о последующих — уже по-разному. Особенно ярко это выявилось в эпизоде с Тарпейей (II. 39. 1). Единообразие сообщений многими авторами расценивается в «Римских древностях» как свидетельство истинности событий.

Будучи человеком своего времени, Дионисий не подвергает сомнению существование привычных для него богов и проявления божественной воли в отношении людей. Вместе с тем этот просвещенный грек отрицает простое легковерие и ставит вопрос о сложной сущности всего мира, о наличии, кроме божественной и человеческой, еще некой третьей природы, чем-то похожей на демонов (I. 77. 3), что сближает его с ранними гностиками.

Дионисий, конечно, придает значение оракулам (I. 49. 3), верит снам, предзнаменованиям (V. 46. 1; I. 55. 4), полагается на данные Сивиллиных книг (III. 67. 2), с доверием передает рассказы о чудесах (I. 67. 1-2; 86. 8; IV. 2. 4). Но одновременно он не верит в посещение дочери Нумитора богом Марсом и в похищение им Ромула, предпочитая более реальные, жизненные версии. Подобная нота рационализма звучит также в утверждении Дионисия о том, что царь Нума не мог быть учеником Пифагора. Причем к такому заключению он пришел путем исследования вопроса (II. 59. 4).

Творческую манеру Дионисия характеризует еще отношение к сохранившимся материальным предметам и оставшимся от прошлого наименованиям как к убедительным аргументам. В «Римских древностях» отдана дань троянской легенде происхождения римлян. В доказательство прибытия троянцев в Додону и получения там оракула Дионисий говорит об оставленных ими в дар медных сосудах с надписями, «некоторые из которых еще сохранились» (I. 5. 1). Следы продвижения Энея вдоль берегов Италии Дионисий устанавливает по медному фиалу с древней надписью с именем героя (I. 51. 3), чего, впрочем, сам он не видел, во всяком случае говорит об этом не как очевидец. Рассказывая о знамениях в виде необычных действий волка, орла и лисы, будто бы полученных Энеем в связи с основанием Лавиния, Дионисий описывает медные изображения этих животных, находящиеся на форуме лавинатов (I. 59. 5). При этом никаких сомнений в историчности факта предзнаменования он не высказывает, но нельзя не отметить, что он как бы пытается обосновать свое доверие к лавинийской легенде.

Из рассказа Дионисия о смерти Фаустула следует, что его похоронили на Форуме близ ростр и водрузили над могилой каменного льва (I. 87. 2). Любопытно, что в указанном месте Форума под так называемым черным камнем среди прочих вотивных фигурок найдены два каменных льва. Однако эти материалы датируются VII—VI вв. до н.э. К тому же в пояснениях Порфирона к Горацию (Ер. 16. 13), восходящих к Варрону, значится, что за рострами находилась могила Ромула. В силу этого в настоящее время считается[1466], что комплекс Lapis niger, содержащий большую надпись, вряд ли принадлежит Фаустулу, быть может, он является герооном Ромула, но, во всяком случае, священным местом, что и должно извлечь из сообщения Дионисия.

В качестве ярких примеров сохранившихся реалий прошлого Дионисий называет якобы построенную близнецами Ромулом и Ремом хижину, стоящую в его время на Палатине, которую римляне постоянно реставрируют (I. 79. 11). Упоминает он также о первом триумфе Ромула, после чего тот построил небольшой храм Юпитеру Феретрию на Капитолии. В подтверждение этого Дионисий говорит, что «сохранились следы его... и в наши дни» (II. 34. 4).

Называет Дионисий и вещественные доказательства истории поединка Горациев и Куриациев в виде алтаря и столба меж двух стен на месте проведения под игом победителя, убившего сестру, а также колонны, оставшейся от колоннады, ведущей на Форум, где лежали доспехи поверженной альбанской тройни. При этом он замечает, что оружие исчезло, а название «Горациево копье» сохранилось (III. 22. 9). Подобных примеров много (III. 71. 5; V. 35. 1; V. 36. 4 и др.). Все это позволяет сказать, что Дионисий стремился к доказательствам — притом разными способами.

Одновременно обращает на себя внимание обилие речей древних героев в тексте «Римских древностей». И это настораживает. Тут Дионисий показывает себя не просто ритором, любителем прикрас, желавшим заинтересовать свою аудиторию, но и традиционалистом. Ведь изложение событий и их трактовка устами исторических персонажей — это классический прием древних историков. Такой знаток и вместе с тем яркий представитель греческой культуры, как Дионисий, конечно знал знаменитый тезис Фукидида (I. 22). Великий греческий историк сказал, что он, не будучи в состоянии запомнить услышанное или переданное другими, заставил в своей «Истории» ораторов говорить так, как каждый мог бы сказать по данному вопросу самого подходящего. Иными словами, Фукидид стремился возможно ближе придерживаться общего смысла речей, исходя из обстановки, в которой они произносились. Последнего пункта держался и Дионисий в отношении лиц, действовавших на сцене древнейшей римской истории.

При чтении