– Вкусно пахнет. – Гор замирает в дверях кухни.

Нефертари натирает пармезан в маленькую мисочку и потягивает белое вино из бокала. Не пьет она на заданиях, конечно.

– Он никому не дает пробовать, – жалуется она раненому богу.

– Это у него такая причуда. Хочет, чтобы потом мы все сидели за столом и хвалили его.

Взяв миску с сыром, девушка направляется к Гору и кладет руку ему на плечо.

– У тебя все хорошо? – спрашивает она так мягко, как со мной еще никогда не разговаривала. Что она себе напридумывала? Гор вообще-то недавно вызвал солнечное затмение. Девушка должна его бояться, а вместо этого нянчится с ним. С ней определенно что-то не так.

– Сойдет, – отвечает он. – Я тебя напугал?

Она отрицательно качает головой.

– Для этого нужно нечто большее, чем небольшой спонтанный фокус с потемнением.

Рассмеявшись, Гор быстро наклоняется к ней и целует в щеку.

– В следующий раз постараюсь сильнее.

С чего он решил, что может позволить себе подобное? Нефертари же сует ему в руку мисочку с сыром. Мне бы она надела ее на голову, если я хотя бы попытался ее поцеловать.

– Лучше сделай что-нибудь полезное.

Довольный Гор удаляется в столовую, наверное, чтобы повиниться перед Данте и Энолой, которые простят его так же быстро, как Нефертари. И так всегда. Ему можно творить все, что вздумается.

Я вынимаю из духовки подрумянившиеся куски хлеба.

– Сможешь намазать их томатной смесью?

– Конечно. Для этого ведь не нужна наука.

На меня девушка даже не смотрит. Не то чтобы меня это так уж волновало, просто бросилось в глаза. Я молча делаю пюре из клубники и посыпаю смесь сахаром. Потом останется просто разложить ее по стаканчикам. Времени маловато, но надеюсь, сливки все равно достаточно схватятся. Данте возвращается на кухню, и я ему рад, поскольку тишина к тому моменту кажется уже странной.

– Кому еще белого вина? – спрашивает он, шагая к холодильнику для вина.

– Я выпью еще один бокал, – говорит Нефертари, соскребая с тарелки остатки томатной пасты. – Но стакан воды за едой тоже не помешает.

– Любой каприз, принцесса.

Она закатывает глаза, но не спрашивает, почему он ее так называет. Это прозвище, которое дал Рамзес II своей любимой жене задолго до их свадьбы и продолжал пользоваться им после заключения брака. Когда она умерла, фараон был безутешен. Он пережил супругу больше чем на сорок лет. Целая вечность для человека. Я потерял Нейт почти двенадцать тысяч лет назад. Единственным плюсом в возвращении Сета станет то, что я смогу исполнить свое обещание отомстить.

Взяв доски с брускеттами, я иду в столовую, где за столом уже устроились о чем-то хихикающие Гор и Энола.

– Что ж, приступим, – потирает ладошки Гор.

– Сначала дамы! – одергиваю я, когда он тянется за едой. Исида совсем его избаловала.

Нефертари накладывает себе щедрую порцию. Я подмигиваю Эноле, но та лишь морщится. В ее теорию с одним листиком салата мне и так не верилось. Нефертари точно из тех женщин, которые любят получать удовольствие. В эту секунду у меня появляется ощущение, как будто я знаком с ней гораздо дольше, чем на самом деле. После того как затонула Атлантида, мы больше никого не принимали в свой круг. Не могли и не хотели заменять погибших друзей. Не исключено, что тем самым мы еще и наказывали себя. В отличие от меня, друзей не призвали к ответственности. Но я все равно видел, что они тоже по-своему раскаиваются.

Какое-то время слышится только довольное жевание, пока Данте не поднимает бокал:

– За кулинарный талант Аза и за дружбу.

– За дружбу, – повторяем Гор, Энола и я.

Нефертари пусть и поднимает бокал, но молчит. Я не воспринимаю ее незваным гостем, и это ошибка. Девушка не одна из нас и понимает это. Когда задание будет выполнено, мы исчезнем из ее жизни, а она – из нашей. Ни один человек не сможет надолго стать частью нашего общества. На мгновение мне становится ее жаль. Если мои сведения верны, у нее совсем нет друзей. Только брат, и тот скоро умрет. Мое обещание ничего не сто́ит. Я не решаю, жить кому-то или умереть, хоть Нефертари и цепляется за эту надежду. Возможно, надо сообщить об этом, но тогда мне нечем будет давить на нее. При одной только мысли о том, как она живет с прислугой в своем огромном поместье или путешествует по слишком опасным поручениям, у меня на лбу выступает испарина. Наверное, я мог бы издалека приглядывать за ней. Не будет же она вечно этим заниматься. Максимум лет двадцать – тридцать, если раньше не выйдет замуж и не родит детей.

Собрав пустые доски, я иду на кухню накладывать пасту. Гор следует за мной, наливая воды в графины.

– С тобой все в порядке? Ты, конечно, никогда не был болтуном, но сегодня даже сам себя не похвалил за еду.

– Просто беспокоюсь, – признаюсь я.

– В этот раз мы не дадим ему нас одурачить. – Взгляд Гора мрачнеет. – Он сполна получит то, чего уже давно заслуживал.

Мое беспокойство связано не с Сетом, но рассказать об этом другу было бы слишком неловко.

Нефертари ест спагетти с не меньшим аппетитом, чем все мы. Закончив, промакивает губы салфеткой и отодвигает тарелку в сторону. Она сидит с очень прямой спиной и не теребит руками ни бокал, ни приборы. Как бы ни хотелось, скрыть аристократическое воспитание у нее не получается.

– Давно я так вкусно не ела. Тебе стоило бы открыть ресторан. Люди бы валили к тебе толпами.

– Поваром я бы вряд ли смог себе все это позволить, – отвечаю я, указывая на жутко дорогой интерьер. Бессмертие имеет одно неоспоримое преимущество: если действовать с умом, у тебя очень много времени, чтобы скопить богатства.

– Скорее всего, нет, как и частные апартаменты в «Rosewood» для встреч с женщинами, – отзывается Нефертари, и осуждение в ее голосе невозможно не услышать.

Гор тихо смеется. Значит, кто-то разболтался. Вообще-то, моя личная жизнь – не ее дело.

– Как хорошо, что у меня есть и другие способности.

Она выгибает бровь:

– Девчонки за все, что угодно аристоям, да? Блестящая карьера.

Я откладываю салфетку. Если ищет ссоры, она ее получит.

– Ну нельзя сказать, чтобы ты много извлекала из своих способностей.

– Что ты имеешь в виду? – хмурится она.

Умеешь подавать, умей и принимать.

– Ты очень умна и могла бы быть лидером народа, но вместо этого прячешься с больным братом у черта на рогах или в полном одиночестве разъезжаешь по свету.