— «Не указывали», — застегивая кафтан, передразнил Бутурлин. — Что, сам не мог сообразить? Отроче к ночи не явился…

Ленька вдруг ухмыльнулся, совершенно бесхитростно, но с некой долей не столь уж и далеко запрятанного лукавства:

— Так он, может, у зазнобы какой…

— Рановато ему еще для зазноб, — подойдя к распахнутому окну, Никита Петрович глянул на двор и дальше, на реку, окутанную зябким утренним туманом.

Растекавшийся по всему посаду колокольный звон вдруг прекратился, откуда-то донеслись крики…

— То ли бьют кого-то… то ли славят. Ладно, поглядим — что дам да как! — хмыкнув, Никита Петрович натянул сапоги и загрохотал по лестнице. Слуга со всей поспешностью бросился следом.

— Что там трезвонят-то, Афанасий? — завидев в воротах хозяина, молодой человек тут же поспешил с вопросами.

Владелец постоялого двора, слегка поклонясь, улыбнулся:

— Доброго утречка, Никита Петрович.

— И тебе не хворать!

— А перезвон да шум — от радости.

— То-то я и смотрю…

— Батюшка-воевода князь Петр Иванович Потемкин с войском своим на посад да в обитель пожаловать изволил! — покряхтев, важно доложил кабатчик.

— Потемкин? — переспросил Никита Петрович, не веря ушам своим. — Сам Петр Иваныч?! С войском? Неужто шведов воевать решилися?

Гулкая большая радость поднималась из самых глубин души молодого помещика, властно вырываясь наружу. Под началом князя Потемкина Бутурлину уже пришлось послужить — хоть и недолго, но вполне удачно — так что Петра Ивановича Никита уважал, как удачливого воеводу и вообще человека умного и знающего. Не как другие бояре да князья, Потемкин родовитостью своей не кичился, не считал для себя зазорным чему-то учиться, и знания те не только для собственного блага использовал, но и Отечества ради. Редкий был человек. Умный, себе на уме — хитер… но и крут, резок. Настоящий воевода, чего уж тут говорить!

И вот такой человек нынче здесь…

Взметнувшись в седло, Бутурлин с азартом хлопнул себя по ляжкам. Ах, воевода! Неужто и впрямь — война? Медной торговлишке она, конечно, помешает… Но на войне-то и честь можно добыть, и славу, и деньги — к слову сказать — тоже!

Бросив коней мелкой рысью, хозяин со слугою вылетели со двора да по Романецкой улице поскакали к Большому посаду. Вылетели — ехать-то было всего ничего — да никого уже и не застали.

— А где? — Никита Петрович завернул коня к торговым рядам.

— Войско-то? — торговец оказался понятливым, потряс бородою. — Так к обители ушло. Там табором встанут, где когда-то шведы стояли. А воевода-князь — к отцу Иосифу, за благословлением.

Понятно… Бутурлин покивал и задумался. За благословленьем… дело не быстрое. Пока разговор да трапеза… Тогда, выходит, лишь к вечеру получится в воеводе заглянуть. Еще б узнать, где он становился — да и пустят ли?

— Что, батюшка, война какая будет? — улучив момент, осведомился слуга.

— Будет, Ленька, — лоцман отозвался со всем убеждением, даже тряхнул головой. — Всенепременно будет. И — именно со свеями, иначе зачем сюда войско вести? И правильно! Давно пора. По Столбовскому-то миру Россия-матушка много чего потеряла. Свеи все побережье забрали, все выходы перекрыли, и ныне море Балтийское — свейское озеро. Несправедливо! Море — оно для всех должно быть.

— Так, а нам-то что сейчас? — выслушав, шмыгнул носом парень. — Коли на службу призовут, так придется сперва в поместье ехать. Оружие, кони — там. Да и Семка, Ферапонт с Силантием — ратники. Надо ж — конно, людно, оружно.

— То — так, — Бутурлин рассудительно кивнул и, прищурив глаза, посмотрел в небо. — Конно, людно, оружно. Одначе сам не поеду — чего ради туда-сюда трястись-то? Тебя, вон, пошлю… Или Игнатку. А, может — обоих вас… Черт! Да где это чудо собаки носят? Я про Игнатку.

— Я понял, батюшко, — приложив руку к левой стороне груди, поклонился в седле Ленька. Сверкнув глазами, сдвинул на затылок круглую суконную шапку. — Так мне поискать, господине?

— Поищи… Дай Бог, сыщется. А я покуда — к воеводе.

Вспомнив о пропавшем отроке, Никита Петрович досадливо скривился. Вполне могло статься, что и сгинул отрок — так, что и не найти. Ну, разве что труп отыщется, да и тот — вряд ли. Лихих людишек — шильников — на посаде тихвинском испокон веков хватало с избытком. Могли, вполне могли прибить парня — за язык длинный, за рубаху красную, да за что угодно — «ты по нашему краю не ходи, и на девок наших не засматривайся»! Мало ли причин? А ежели не убили? Тогда избитый где-нибудь в канаве валяется… или — в трюме, в сарае, в амбаре чьем-нибудь! Вполне себе здоровый, для продажи персидским купцам приготовленный. И так и этак — жаль. Игнатко отрок был умный, грамотный — пригодился бы. Впрочем, чего раньше времени хоронить-то?

Отправив Леньку на поиски пропавшего холопа, Никита Петрович подумал да и завернул в кабак-кружало, что располагался совсем рядом, на широкой Белозерской улице.

Завернул, привязав коня к коновязи, да зайдя, уселся на лавку у самого входа. Несмотря на ранний час, в кабаке уже гулеванила компания иностранных купцов, судя по темной одежде — лютеран.

Шведы? Никита прислушался. Нет, говорили по-немецки. Значит — Рига, Ревель, Нарва или тот же Ниен. Впрочем, и в Стокгольме тоже немцев хватало.

Нет, не из Ниена — Бутурлин всех тамошних купцов знал, все ж таки — лоцман. Значит…

— Добрый лень, господин лоцман, — узнав, повернулся один из пирующих. Правду сказать, он больше походил на пирата, нежели на обычного купца. Поджарая фигура, узкое темное лицо со шрамом на левой щеке, правый глаз — под черной повязкою. Одет в темный кафтан, но с богатыми кружевами, явно неподдельными, брабантскими… один такой воротник как хорошая лошадь стоит.

— И вам утречко доброе, господа, — приподнявшись, отвечал по-немецки Никита. — Гутен морген.

Тут уж все повернулись — кивнули. Та еще компашка — вид у всех прямо разбойничий, а уж рожи… Те еще рожи, у висельников — и то поприятнее! Хотя внешность часто бывает обманчивой…

— Прошу к нашему столу, — поднявшись на ноги, «пират» вежливо снял с головы шляпу.

— Да-да, господин лоцман, — тут же подхватили все. — Присоединяйтесь! Мы как раз отмечаем одну важную сделку…

— Ну, что ж… — пожав плечами, Бутурлин подсел к торговцам и, завидев подбежавшего служку, вытащил кошель…

— О, нет, нет! — гулко захохотал одноглазый. — Уберите ваши деньги, господин лоцман. Говорю же — удачная сделка. Угощаем! Уж не побрезгуйте.

Угощают так угощают… что ж…

Махнув рукой, Никита Петрович вежливо улыбнулся.

* * *

— Чего-о? — боярин резко обернулся, окатив вошедшую деву нехорошим подозрительно-злобным взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз. Кафтан Анкудина Ивановича был распахнут, снятая ферязь небрежно брошена на солому, зажатый в руках кнут сочился кровью.