полезней в бандитизме. Быстрый настаивал, что в их работе, самое важное не всех убить, а унести добычу. А уж в переноске тяжестей, нет, и не может быть лучше святого Абалаччи, который даже на самые высокие горы затаскивал неподъемные мешки с пшеницей. Сразу по пять штук за раз!

Латки же, яростно доказывал, что перенести что-то тяжелое, много ума не надо. Можно и два раза сходить. А вот не замерзнуть в пещере лютой зимой или проливной осенью — тут уж мольбы святому Эрни нужно возносить! Ледяной-то, знал толк! Весь самый северный север истоптал своими башмаками! Трижды замерзал насмерть, но так и не замерз! Еще и цельный когг выплавил из вечного льда своим огненным дыханием!

Вслед за спорщиками шли Фэйри и Бертран.

Верзила, погрузившись в свои мысли, невпопад улыбался, шарил отсутствующим взглядом. Но Суи, который топтал тропу ногами в новеньких сапогах, было не до разглядывания товарища, ставшего подельником. Он размышлял, складывая из умных мыслей-кирпичиков надежную печь, что согреет и лютой зимой, и проливной осенью. На то, что им подвернется наследник Ледяного Эрни надежды мало. Святые давно перестали топтать траву этого мира. Да и появись такой — сразу сунут в подвал императорского дворца, подогревать хозяйский сральник.

Осень уже скоро, куда раньше, чем хотелось бы. Не успеешь оглянуться, а жопа в инее. Зимовать же в холодной пещере, выковыривая из зерна мышиные катышки… Это весело первую неделю! Может и вторую — если наловить тех самых мышей. Но зима долгая. Компания не маленькая. И ее надо кормить. А жрать прелую муку и червивое зерно, пополам с мышиным пометом не хотелось. Не для того в злодеи записываются, чтобы пузо к хребтине липло!

Еда. С запасом и чтобы хранилось долго. А еще теплая одежда. И топливо, причем не абы какое — нужен древесный уголь или горючий камень. Чтобы горело без приметного дыма. И много! Если без этого обойтись, то к весне вместо слаженной и крепкой компании, останется горстка больных, хромых и косых от ячменя сумасшедших… Но неудачливого главаря зарежут задолго до того. И хорошо, если просто закопают или сожгут, благо каменного масла запас огромный, а не употребят по крестьянскому обычаю. Сначала мозги, чтобы шатающиеся от цинги зубы не повыпадали, потом суп из бедра, оно и наваристо и не подохнешь от перекрученной утробы…

Суи поежился, вспоминая безжалостную мудрость, передаваемую земледельцами из поколения в поколение. Скверное знание, что нашептывают в самое ухо старшие, молясь, чтобы потомкам никогда не пригодилось. Чтобы великий Голод явился, приполз, гремя сухими костями, только через поколение, а то и два, если Господь милостив будет. Чтобы ни детям, ни внукам не пришлось вспоминать, что кишочки следует порезать, промыть со всем тщанием да высушить на ярком солнце, они в таком виде хранятся даже в тепле. А правнуков не жалко, они там как-нибудь разберутся.

Тьфу! Бертран аж сплюнул. Великие дела так не делаются!

Удел главаря небольшой, но успешной и перспективной банды оказался какой-то неправильный. Сплошные заботы как у хуторянина — скотину накорми, щели законопать, сортир вычисти… Опять же — время от времени приходится забивать кого-нибудь, как свинью. Никакой романтики. Но Бертран старался. И денежки приятно звенели в такт шагам.

Вообще, самым лучшим вариантом было бы взять и запасти столько, чтобы тихо и спокойно перезимовать в тепле, рядом с борделями и кабаками. Да и спать одному, без герцогинь, с каждым днем становилось все тоскливее. Поэтому, следует искать по-настоящему большое и решительное дело.

А то и вправду, волосы на ладонях вырастут.

Глава 18

Закон холмов строг!

Ожидание затягивалось. Солнце, что долго и старательно припекало макушку, давно сползло по небу. Еще немного, и горячим боком упрется в щетину леса. А там и вовсе провалится под землю. И хорошо, если Пантократор услышит крики петухов, да вернет солнце* [Сразу отмечу, что суеверия сельского населения всегда и везде, отличались и отличаются от официального курса Церкви, партии и наставлений Безымянных отцов. Бытие накладывает, так сказать].

За время обитания в пещере, Бертран привык к жизни в полумраке и чаду светильников, факелов и свечей. Главное же что? Правильно, свыкнуться с тем, что копоть везде. И в еде, и в вине. А уж что в волосах и на одежде… Анри как-то со смехом сказал, что в следующий раз пойдет в город, выдавая себя за углежога. И то, как бы умываться не пришлось!

Но все равно, без солнца, как-то было бы не то… Непривычно и вообще.

Бертран закрыл глаза, задрал лицо ввысь, подставляясь теплым лучам. Свети, солнышко, свети! Не слушай глупые мысли глупых людишек. Мы тебя любим, ценим, ждем, и будем очень-очень скорбеть, если однажды ты не выберешься из-под земли.

Раздался условный свист. Латки и Дудочник на два голоса утверждали, что именно так свистит коростель. Бертран сомневался — очень сей свист был похож на предсмертный крик утенка, уносимого коршуном, но выбирать не приходилось — мальчишка-дозорный умел только так.

Вскоре от обходной тропы донесся звук идущего человека: шорох листьев, хруст сухих веток под ногами, сдавленная ругань и тяжелое дыхание.

Суи проверил, на месте ли топор. Поднялся, отряхивая с новых штанов налипшую хвою. С удивлением отцепил крохотную шишечку черного тиса. Откуда взялась, интересно? Найти бы!

Наконец на полянку выбрался и долгожданный гость. Высокая меховая шапка из линялой вонючей овчины, пустые глаза, в уголке рта — потеки черной слюны. Нет, гость простой пастух, а вовсе не перевертыш из Пустошей. Просто он такой же тупой, как и его козы. И точно так же жует жвачку. Только умные козы набивают рот вкусной и полезной травой, а местные — смесью куриного помета, извести и каких-то листьев. Возможно как раз тех, что были в мешках первой добычи. Те листья в каждой долине звали по-разному. Где насвай, где кука, а где и вовсе — сальная шокола. Ни в Суре, ни в Таилисе такой гадости не знали, предпочитая саморазрушаться по старинке. В здешних же краях, «пускал черное» почти каждый.

Бертран смерил пастуха взглядом, постаравшись как можно глубже спрятать презрение. Правду говорить легко и приятно, только если у того, кто ее слышит, руки связаны. А еще лучше, если нож уже ему в почку воткнут. Искренне улыбнулся.

— Здравствуй, Норчхи!

— Прива, чо! — замахал гость руками, словно отгоняя стаю назойливых комаров. — Как сам, чо? Как дела, чо?

— Все путем, Норчхи, все путем. Что по нашему делу?

— Какому делу? — пустил Норчхи струйку слюны. Та протекла по подбородку, ляпнулась на безрукавку из той же овчины — и не жарко ему по холмам в таком доспехе? Хотя, наверное, если нажраться птичьего дерьма, то все прочее кажется мимолетным пустяком. Бертрана передернуло. Нет уж, никаких попыток приобщиться к чему-то новому! Только вино, пиво и брага. Ну и еще тот странный напиток, что варит Фэйри из молока, сахара и зеленого вина, щедро добавляя муравьиные жопки для кислинки.

— Нашему общему делу, — терпеливо произнес Бертран, все так же улыбаясь.

— А… — протянул разочаровано Норчхи, — ты про работу. Не, нету в селе никакой работы. Самим жрать нечего. О! Хочешь, можешь к моему дядьке пойти кирпичи делать, чо. Кормежка с дядьки, а через год — два гроша заработаешь! Соглашайся, чо!

— Не, — мотнул головой Бертран, — кирпичи делать у меня никакой охоты нет. С детства глину месить не люблю. Я про другое.

— А… — снова протянул Норчхи, — если про другое, то тоже мимо, чо! В другое только лучшие друзья друг дружку тычут. Закон холмов строг, чо! Старший младшего! Младший старшего!

Суи понял, что еще немного, и он плюнет на последствия, и нахрен зарубит слюнявого уебка прям тут. И закопает на полянке. И плевать на выгоду! Честь дороже.

— Я про свадьбу — сквозь зубы прошипел Бертран, на всякий случай, руку от топора убрав подальше.

— Какую свадьбу? — вскинул кустистые брови Норчхи, вытер сопливый нос, размазав зелень по щеке. — А, ты про ту свадьбу. Ну а чо со свадьбой? Не, ну ты чо? Скажи, чо, если чо не так! Я ж свой! Я ж друг! Я ж брат почти!

Бертран искренне порадовался двум вещам — что он скорее всего, сирота, и что он не лучший друг местных пастухов. Накинутся толпой, и топор не спасет. Заломают другосеки дровосека.

— Друг Норчхи, это ты должен мне сказать, все