без согласования с ним! Информацию о сибирском Клондайке Апранин естественно сообщил партнёрам в Вильнюс, откуда получил солидную предоплату на закупку сырья, которую тут же и перечислил через банк всесильному Жицу, будучи абсолютно уверенным в успехе, поскольку имел на руках обоюдно подписанный контракт.

Гром грянул к Новому году, когда Яков Ефимович, не отправив ни грамма продукции, прислал Апранину по почте голые документы на якобы отгруженный товар, чтобы закрыть бухгалтерский текущий год, не попав на дополнительные налоги, в очередной раз пообещав непременно произвести поставку до весны. Не имея возможности воевать за три тысячи километров, Юрий решил подождать и, не поднимая напрасного шума, закончить всё полюбовно.

Зима прошла в ожидании, а весна в бесконечных телефонных звонках, переговорах и очередных обещаниях Жица. Но не знал Юрий главного.

Не мог он знать, что ещё год назад Яков Ефимович, на одном из заседаний, одурев от собственного куража, разрекламировал на всю округу полученную от Апранина предоплату. Мало того, на банкете, и, в последовавшей за этим, бане пообещал деньги, на несколько месяцев, разумеется, кому бы вы думали, дорогой читатель, руководителю одной из местных администраций, и перевёл их на следующий же день!

Хронический дефицит местного бюджета как чёрная дыра поглощает безвозвратно любые подвернувшиеся средства. Поэтому, когда «хитромудрый», как ему самому казалось, Жиц напомнил чиновнику о сроках, то ему, в свою очередь, тоже напомнили о каких-то «покрытых мхом и плесенью» долгах и посоветовали обо всём забыть, пообещав, разумеется, поддержать в случае осложнений с кредиторами.

Летом Яков Ефимович, вконец завравшись, стал прятаться от телефонной осады Апранина, пока в одно прекрасное августовское утро не увидел его самого, да ещё в сопровождении напарника, на пороге собственного кабинета. Возникла продолжительная пауза под классическим нафталиновым

брендом «Не ждали!». Жиц, разом ещё больше постарев, как хамелеон принял землистую окраску и, глядя сквозь запотевшие стёкла роговых телескопов, заикающимся голосом растерянно пригласил вошедших присесть.

Постепенно завязался разговор, в котором Юрий проявляя всю свою дипломатичность, попытался пролить свет на причины свинства и перспективы разрешения проблемы. Увидев конструктивное и довольно спокойное поведение оппонентов, и поняв, что его не станут убивать немедленно, Яков Ефимович ожил, на столе появился кофе и, побеседовав ещё около получаса на отвлечённые темы, собеседники расстались, договорившись встретиться завтра в это же время и за пару дней закрыть все вопросы по долгам.

Однако, когда Апранин со своим спутником на следующий день появились в условленное время в приёмной, то встретили они там закрытый кабинет и двух довольно крепких молодых людей. Один из них, криво улыбаясь и не глядя в глаза, сообщил бесстрастным голосом, что генеральный директор в командировке и надолго, а потом пространно добавил, что в ближайшее время им сюда вообще лучше не проходить. На резонный вопрос Юрия, почему не приходить, второй из вышибал, развернувшись на поворотном кресле секретарши и нагло уставившись на Апранина, проговорил, жуя жвачку и растягивая слова, что здесь начинают ремонт, а это не безопасно. На последних словах он сделал особенный акцент, по слогам. Говорить больше было не с кем, не о чем, и кредиторы ушли.

Через несколько дней, приятель Апранина, видимо предчувствуя «жареное», поспешно покинул своего компаньона и улетел восвояси, сославшись на неотложные дела, а Юрий остался воевать один.

Главный бухгалтер Якова Ефимовича, носил более прозаическую фамилию, нежели у его шефа, Козлов, и звался Василием Сергеевичем.

Если Яков Ефимович более всего на свете любил заседания в президиуме, а на банкетах мороженое на десерт, то Василий Сергеевич более всего любил, естественно «за глаза», и при каждом удобном случае, обличать Якова Ефимовича перед всем миром в свинстве, жадности и необязательности. Впрочем, читатель с достаточным жизненным опытом, конечно же знает, что перед внешней опасностью, такие люди всегда объединяются единым фронтом.

Тем не менее, на звонки Апранина Василий Сергеевич охотно отвечал, не упуская счастливой возможности облить шефа дерьмом и покрыть последними словами, хотя ясно было, что всё это спектакль и конца ему не будет.

Идти в офис было бессмысленно, да и, похоже, не безопасно и Юрий целыми днями бродил по городу, мучительно раздумывая, как поступить.

Новосибирск, тем августом был солнечный, и зелёный, периодически умываемый короткими и тёплыми грозами. Длиннющий и высоченный мост через Обь, по которому довелось гулять озадаченному Апранину, соединял на левом берегу ухоженный пляж с раздевалками, шезлонгами, огромными разноцветными зонтами и мулатками, а на правом, где обитал наш герой, рок-фестиваль, гремящий уже целую неделю и практически круглые сутки.

Но Юрию было не до песен.

Почти две недели в городе и никакого результата, думал он, стоя вечером у полуоткрытого окна своего номера на двадцатом этаже. Недавняя гроза уже освобождала небо и бесконечную

перспективу мегаполиса, оставив во всю ширину и высоту над ним три огромные цветастые радуги, вложенные одна в другую, как матрёшки.

Да, две недели не дали результата по возвращению долгов, но создали ощутимое напряжение в отношениях с бывшим партнёром, а ныне должником, находившемся в родных стенах. Юрий, как непрошенный «варяг» все отчетливее это ощущал. Пружина сжималась.

Одевшись, он вышел из отеля и бесцельно побрёл по вечерней мокрой улице. Было уже довольно темно, но фонари ещё не зажглись.

Небольшой уютный ресторанчик «Киса и Ося» привлёк его внимание своим названием и Апранин вошёл поужинать. Посетителей было немного, и в приглушённом свете ничто не отвлекало от неторопливо льющегося романса, который исполняла стройная молодая женщина в длинном чёрном платье с обнажёнными красивыми руками. Левую руку она положила на полированную крышку большого чёрного рояля, за которым сидел молодой человек в строгом костюме с бабочкой и длинными чёрными волосами, собранными сзади в хвост.

Вечер романса и счастливая музыкальная парочка у «Кисы и Оси» нагнали на Апранина такой тоскливый настрой, что, вернувшись в свою «гостиничную тюрягу» и полежав с закрытыми глазами минут двадцать, он встал, взял лист бумаги и почти без исправлений написал:

Город чужой. Полвторого ночи.

Полмира во мгле сейчас между нами…

Лежу один, от бессонницы корчась,

Молчит телефон как могильный камень.

Ни звука, ни вздоха в гостиничной келье.

Сибирский мрак за окном распластался.

Мир опустел. Прошло две недели.

Лишь твой поцелуй на губах остался.

Лишь блеск твоих глаз, твой взгляд зовущий

На запад, туда, где полоска света

Еще не пропала. Я знаю лучше

Уже не будет, спасибо за это!

В пустое окно простираю руки

И сердце несется, в ночи сгорая.

К тебе прижимаюсь, и нет разлуки,

И нет ничего,