подняв вверх руку, приветливо смотрела из огромного офисного окна аэровокзала в его сторону.

Но, как оказалось, не только она одна провожала нашего путешественника. Из-за высокой решетки забора лётного поля за уходящим самолетом с нескрываемым разочарованием, наблюдали всё те же двое, которые всего час назад, не найдя Апранина в отеле, рванули за ним в аэропорт, и снова опоздали.

Да, друзья мои, если бы не эта девушка с билетом…!?

В сумке Юрия лежали документы на контейнер, отправленный им вчера в счет погашения части долга, и для Жица они были уже не досягаемы, собственно, как и он сам.

Сидя в мягком кресле и немного успокоившись, Апранин теперь не мог отделаться от воспоминаний о ночном видении с темнотой и хлопающими по лицу крыльями. Можно было конечно, плюнув на всю эту мистику, приписать случившееся нервам, но ведь он ложился спать, впервые за последние две недели спокойный и с чувством сделанного, правда пока наполовину, дела. А между тем он как ошпаренный срывается среди ночи и вот уже в самолёте!? Ощущение ужаса, конечно, было сильным, но непродолжительным. И не ужас выгнал его из гостиницы, а последовавшие за ним рассуждения! Как только родилось действие, ощущения изменились и вот только сейчас Апранин понял или вспомнил, что напомнили ему мистические ночные «пернатые».

Ощущение старой отцовской шинели напомнили своим прикосновением эти таинственные крылья в далеком сибирском городе на 20-м этаже отеля «Новосибирск» прошедшей августовской ночью. Как это ни парадоксально звучит, но ужас улетучился, а прикосновения остались. Это щемящее сладкое ощущение полной защиты у отца за пазухой, когда вокруг зима, ледяной ветер, колючая папина щека и, трепыхающийся на этом ветру лацкан офицерской шинели с петлицей, касающийся его лица, и похлопывающий, как те ночные крылья, спустя сорок с лишним лет.

Но в детстве было уютно и тепло с отцом, а там страшно!? Юрий объяснял для себя это тем, что, наверно, отец страхом выпроваживал его домой от расправы обозленных должников. Страшила сама обстановка, но касались его именно крылья отцовской шинели.

Чтобы окончательно, дорогой читатель, поставить точку в этой истории, стоит, конечно, сказать несколько слов и о дальнейшей жизни Якова Ефимовича, которая, увы, уже не имела прежнего блеска, да и не была продолжительной.

Пришли другие времена, времена молодых прагматичных циников, в руках которых и оказался по «совковски» наивный и хвастливый Жиц, а вместе с ним и контрольный пакет акций его акционерного общества.

Правда, какое-то время, пытаясь выявить и освоить связи Якова Ефимовича, эти лихие и плотоядные «хозяева жизни» оставляли его в совете директоров АО в качестве почётного эксперта и «отца местной демократии». Они периодически обещали Жицу «золотые горы», как он когда-то кормил обещаниями Апранина, но когда необходимость в его присутствии отпала, сразу вспомнился его преклонный возраст и выкинули Якова Ефимовича, как «старого облезлого кота» на помойку, посоветовав окапываться на пенсии.

Чиновники и администрация также быстро потеряли к ничего не решающему Жицу интерес и, похоже, забыли его телефон.

Последнее внимание к персоне Якова Ефимовича, большее время теперь проводившего в постели с больным сердцем, было проявлено земляками спустя некоторое время в день его очередного юбилея.

Как известно, приглашая организовать и провести банкет, людей долго уговаривать не приходится. Из некогда большого количества «друзей» кто-то вспомнил полузабытую дату, справившись на всякий случай, жив ли дорогой юбиляр, кому-то позвонил, тот другому, другой третьему и компания нагрянула в гости с поздравлениями и подарками. Разволновавшуюся супругу быстро успокоили, завалив стол горой всяких «вкусностей», грудой бутылок, и вскоре звон серебра и хрусталя гремел на весь подъезд.

Виновника торжества, конечно же, поздравили, всего ему пожелали, но, как он ни рвался за стол, всё же уложили болеть в спальне, выставив на журнальном столике перед его носом груду бесполезных подарков, которые завалили цветами, как могилу.

Дверь закрыли, и банкет продолжился, с каждым тостом за Якова Ефимовича повышая градус весёлого разговора о своих делах!

Смертельно обидевшийся Жиц, повернулся спиной к двери и отрешённо уставился в голую стенку, закусив губу жёлтыми редкими зубами. Он ожидал всего чего угодно, но только не этого. Придти и поглумиться в такой день! Его оставили не только за бортом жизни и дел, но даже за бортом обычного человеческого разговора, ни к чему не обязывающей беседы под простую стопку коньяка!

От душевной и сердечной боли он с силой сжал веки, как бы стремясь спрятаться от этой страшной реальности, но вдруг просто и беззвучно заплакал, выдавив из глаз горькие детские слезы обиды семидесятилетнего старика, которые, скользнув по морщинистой щеке, падали на подушку и исчезали в ней, оставляя тёмные пятнышки.

Трудно сказать, друзья мои, о чём думал в эти минуты Яков Ефимович. Вспоминал ли он тех, кто встречался ему в его долгой и не простой судьбе, кого он «кидал», обманывал, подставлял и вот теперь под занавес собственной жизни оказался на их месте?! Мы этого, конечно, никогда не узнаем.

Известно только, что в тот день гости хорошо погуляли, и, оставив хозяйке на столах следы цунами, ушли, разумеется, из милосердия не попрощавшись с именинником, сочтя его спящим и не желая больного беспокоить.

Однако Жиц не спал. Он тихо и безропотно лёжал на мокрой подушке и всё слышал. С этого дня он больше не вставал, а ещё через десять дней Яков Ефимович умер, дав «сердобольным землякам» повод для ещё одного банкета.

Новая встреча

В самолете Апранина ждал сюрприз, но уже хороший. Через два ряда кресел он увидел того самого рыжего профессора историка, с которым познакомился в поезде, возвращаясь из предновогоднего Вильнюса домой и с которым проговорил всю ночь. Разговор произвел тогда на Юрия очень сильное впечатление.

Через полчаса после взлёта, проходя к своему месту, возвращаясь из туалета, он поздоровался и с приятной для себя неожиданностью увидел, что его давний ночной собеседник, несмотря на то, что прошло более полутора лет, тоже узнал его. Он ответил на приветствие так легко, весело и непринуждённо, как будто бы они были знакомы сто лет, а расстались только вчера! Найдя такого благодарного слушателя, как Апранин, на целых три часа полета, Марк Александрович искренне этому обрадовался, и, не теряя времени, тут же пересел к Юрию на свободное место ближе к иллюминатору, благо, что аэробус, несмотря на полное отсутствие билетов на рейс, был почему-то полупустой. Апранин не стал тратить последние нервы и время объяснять самому себе это очередное чудо своей чудесной страны, он