Тиссаферн головотяпства персидских лучников как будто не замечал. С помощью телохранителей он слез с коня, а с ним был вынужден спешиться и Кир. Коней передали слугам. Тиссаферн, длинно потянувшись, зевнул, на царевича глядя с лукавством. Щелчком пальцев он затребовал еще один напиток со льдом – четвертый по счету, – хотя каждый из них стоил целый золотой (размер месячного жалования). Лед для этих целей поступал насеченными глыбами с высокогорных озер и летней порой хранился в недрах глубоких подземелий. Получается, одна лишь чаша голубого стекла являлась своеобразным символом цивилизованности и богатства. Тиссаферн имел пристрастие к сладким сокам с горкой ледяных осколков. А еще более он был пристрастен к власти, которая дает рукам доступ к этому богатству.

– Зрелище было великолепным, – похвалил он, со сладострастным причмокиванием отхлебнув из кубка. – Хорошо, что эти чужеземцы чувствуют на себе победную силу, особенно персидских войск. Мне бы не хотелось докладывать твоему брату, что здесь твои греки мнят себя выше, чем им отведено, – нахмурив брови, он оглядел стоящее на поле воинство. – Отчего-то я не вижу на спинах спартанцев полос от порки. В достаточной ли мере ты с ними строг?

Последнее он произнес вопросительным тоном, и Кир придавил в себе изначальный позыв к резкости. Как сын царя, он командовал всеми войсками Персии. Тиссаферн, безусловно, понимал, что смыслит в этих вопросах куда меньше, чем он. Но старику хотелось его поподдевать, слегка отыграться за свою вчерашнюю приниженность, как будто их двоих уравнивало то, что при нем были печать и доверие царя Артексеркса. Истинный охват его полномочий узнать было невозможно. Прямой вопрос на этот счет был бы неуместен, а посылать к брату гонца уже не имело смысла. В результате приходилось сносить осиные укусы и грозные намеки, не выказывая в ответ негодования. Тиссаферну, насколько известно, было велено проверить царевича, и именно этим он сейчас и занимался.

– Дисциплину среди спартанцев я поверяю их начальникам, – сказал Кир. – К примеру, если кто-нибудь из их числа начнет проявлять леность или прожорливость, его накажут весьма жестоко, так как, по их понятиям, это ставит под угрозу жизни остальных. К этим вопросам они относятся с редкостной серьезностью, как к посягательству на свою честь и вообще репутацию их родного города.

– Гляди-ка. Варвары, а какие утонченные, – ухмыльнулся язвительно Тиссаферн. – Как будто у них действительно есть понимание о чести, да и вообще о благородстве как таковом. Уверен, твой брат не оценил бы твоих восторгов касательно этих вояк. Или ты станешь это отрицать?

В Кире вновь поднял голову гнев, так что было даже сложно ответить на эти слова без горячности.

– Отрицать я не буду. Сродни этому отрицание того, что небо голубое. Я восхищаюсь хорошими воинами. А со спартанцами в этом не сравнится никто.

– Ты хочешь сказать, что они превосходят наших Бессмертных? – с нажимом спросил Тиссаферн.

– Фермопилы тому свидетельство. Платеи тоже. Если я хочу, чтобы границы моего брата были крепки, я должен брать к себе лучших, чтобы они обучали наши полки.

Тиссаферн поостыл, хотя прежде, чем ответить, помешкал.

– Кому-то лучше про Платеи не упоминать. Место, где спартанцы разгромили нашу пехоту, а затем устроили резню уцелевших в лагере. То был поистине черный день. А ты вот восхваляешь сыновей и внуков тех самых варваров и негодяев! Посмотри, как они там стоят таращатся! Будь ты исправным хозяином, ты бы взял одного из их начальников да высек за дерзость своих людей. Честно сказать, я удивлен, как твой брат…

– Артаксеркс должен знать, что его держава пребывает в мире, – перебил его Кир, – а мир выигрывается за счет сильных границ. И что хорошо обученные войска готовы выступить в любой час. Я собрал самых лучших, чтобы улучшить наши персидские полки. Для меня они точило, которое натачивает и заостряет. В этом и состоит для него их важность.

Кир решил не продолжать, пока из уст не вылетела какая-нибудь непоправимая колкость. Непонятно, искренне ли Тессаферн гневается на заносчивость спартанцев, или же хочет вызвать на откровенность, способную погубить.

– Так или иначе, все это моя забота.

Тиссаферн обернулся к одному из прибывших с ним начальников:

– Полемарх Бехкас, видишь вон того спартанского военачальника в леопардовой шкуре? Да, в шлеме с перьями. Подзови его сюда.

У Кира от удивления приоткрылся рот. Вмешиваться в приказ он не пытался, ибо это означало пожертвовать своим достоинством. Офицера привел с собой Тиссаферн; несомненно, он подчиняется лишь одному хозяину.

– Ты думаешь распоряжаться в моих казармах? – спросил он с мятущимися мыслями.

Тиссаферн полоснул его косым взглядом. Что примечательно, его рука сейчас лежала рядом с засунутым под кушак кинжалом, как будто Тиссаферн подумывал его вынуть. День неожиданно пошел насмарку, выявив озлобленность царедворца. Смятенным взглядом Кир встретил Клеарха, который тяжеловатой трусцой подбежал к всадникам, снимая на ходу шлем. Спартанец с невозмутимым видом встал, держа ноги на ширине плеч. Судя по виду, он рассчитывал на похвалу, и никак не на взыскание. А потому брови у него поползли вверх, когда Тисаферн сердито указал в его сторону:

– Заносчивость этого человека вызывает у меня неудовольствие! – возгласил он. – И, будучи полномочным представителем царя Артаксеркса, да будет стократ благословенно его имя, я желаю подвергнуть этого человека порке в назидание остальным. Полемарх Бехкас, выделить одного из людей покрепче, пусть приготовит розги! Раздеть этого спартанца до пояса и уложить. Отсчитывать удары буду я.

– Этому не бывать, – процедил Кир, изумление которого сменилось жарким гневом. – У тебя нет таких полномочий. – Он ткнул рукой в шедшего брать Клеарха начальника: – Не сметь трогать этого человека. Лечь к ногам моим, сейчас же!

Последнее вырвалось рычащим криком, и полемарх повиновался. Но что изумляло, Тиссаферн оставался стоять, хотя побледнел и мелко трясся.

– Повелитель, – ссекающимся голосом выговорил он, – твой царствующий брат пожелал, чтобы все шло без нарушений. Я его голос, а значит власть самого трона роз. Во всяком случае, в этой крысиной норе, далекой от остального мира. Вели принести сюда мою суму: в ней лежит его личная печать – его священное слово, оправленное в золото. Не дерзнешь же ты ослушаться прямого приказа самого трона?

– Ты не трон. И ты здесь не властен, Тиссаферн, – уничижительно и властно рек царевич. – Войсками империи распоряжаюсь я. Один. Что ты знаешь о войне? Ты видишь на поле этих спартанцев с копьями, мечами на боку и кописами у поясницы? Если ты посягнешь на их военачальника, сидеть сложа руки они не будут. Если ты ожжешь его плетью, то от злой участи мне не уберечь ни тебя, ни твоих людей.

– Ах вот как, – вытеснил Тиссаферн. От напряжения его губы посерели, и он брызгал желчью и ядом, сбросив с себя маску смешливого терпения. – Так они своим дикарством наводят на тебя страх? Право, забавно. Остается лишь недоумевать, кто же здесь истинный хозяин, если твои дикие псы могут так легко срываться с поводка.