Взмахом Тиссаферн подозвал двух молодых рабов, чтобы сопроводили его в баню. Купания он любил, а сейчас настроение у него было особенно приподнятым. Еще бы: ведь он правая рука всевеликого царя, карающая десница царского дома. Сама эта мысль вызывала удовольствие.

* * *

Ужин в тот вечер проходил в уединенной обстановке. Несмотря на то что людей у Тиссаферна было достаточно, чтобы поставить их на каждом углу и переходе дворца, стоять вдоль стен в обеденной зале он допустил всего шестерых. Сам он облачился в шитый темным золотом, свободно ниспадающий наряд, под которым, тем не менее, угадывались припудренные складки жира, которых в прежние времена Кир на своем наставнике не замечал.

Окна здесь находились в верхней части стен. В этой зале некогда развлекал сатрапа Индии царь Дарий, бросая гостям спрятанные в чашах со сливами рубины, словно это были кусочки сластей. По особым воздуховодам, прихотливо размещенным в черепичной крыше (чудо изобретательности безымянного архитектора), зала обдувалась прохладным ветерком. Стол был облицован темно-зеленым мрамором, отшлифованным до такой зеркальности, что между блюдами проглядывали отражения потолочных балок и лица нагибающихся слуг. Царевич восседал во главе стола с Тиссаферном по правую руку. По левую сидел Клеарх, а Проксен и Софенет далее вдоль стола.

Тиссаферн продолжал разыгрывать из себя хозяина, рекомендуя то или иное яство. При этом он чутко наблюдал, не замешкается ли Кир прежде, чем их отведать. Но если царевич и опасался яда, внешне он этого не выказывал. Отсутствие подозрительности, надо признать, предполагало отсутствие измены. Если человек затеял что-то неладное, то он подозревает его и в остальных. Между тем Кир преломлял хлеб и отпивал вино неторопливо и расслабленно, со спокойной небрежностью в движениях.

– А скажи мне, повелитель: эти греки говорят на нашем языке? – задал вопрос Тиссаферн.

К его удивлению, и Проксен, и спартанец Клеарх кивнули, хотя первый при этом шевельнул пальцами: дескать, способность так себе. Софенет огляделся с таким видом, будто слышит не более чем лай собак – грубоватость, означающая непонимание. Видимо, звуки чужой речи он воспринимал как нечто постороннее, чего можно не слушать или вовсе говорить поверх.

– Как видишь, старый лев, персидский язык – язык торговли и войны, по крайней мере, среди тех, кто делает войну своим ремеслом.

Кир говорил непринужденно, будто они по-прежнему были друзьями.

– Вижу, повелитель. И постараюсь не допустить опрометчивости. Однако твой брат распорядился, чтобы я оценил готовность наших войск, размещенных здесь. И моя задача справиться об их численности. Она тебе известна?

– Разумеется, – ответил Кир, щедро накладывая ложкой икру на хлеб. – Я прикажу, чтобы мой эконом показал тебе все наши записи. Это ведь ты в свое время наставлял меня вести всему учет. И было бы стыдно, если б ты нынче уличил меня в нерадивости.

Тиссаферн рассмеялся, опорожняя кубок и подставляя слуге, чтобы тот наполнил его снова. Вино блаженно размягчало, и он улыбнулся царевичу. Возможно, младший сын Дария оказался душою милостивей, чем можно было предположить.

– Еда хороша, – произнес Клеарх на греческом.

Тиссаферн на эту бестактность нахмурился, но Кир быстро перевел. Зато Софенета первые понятные ему слова, наоборот, порадовали.

– Так ведь я привез своего повара, – пояснил Тиссаферн. – Честно сказать, в моем возрасте странствовать без него негоже. Ничто не усваивается мной, если только не приготовлено его руками. – Он сокрушенно похлопал себя по животу. – Стерегись старческого несварения, Кир.

Царевич улыбнулся открытой улыбкой, словно они, как когда-то, действительно были добрыми друзьями. Хотя именно этот сидящий рядом человек не так уж давно добивался, чтобы его голова слетела с плеч. И ни приязненности, ни доброты не было в этом жирном старике, уминающем баранину с апельсинами. Одного лишь взгляда на стражу, стоящую вдоль стен, было достаточно, чтобы понять: по знаку хозяина они в любую секунду готовы вступить в схватку. На Кира они смотрели как на врага, напоминая, что таковым он и является. Тем не менее угощение было отменным, и Проксен поднимался из-за стола со стоном. Было свыше десятка перемен блюд и вин, все это с объявлениями и дифирамбами в адрес повара (Киру под конец уже хотелось Тиссаферна удушить). Эллины ели мало, видимо, следуя примеру Клеарха, который лишь пробовал поднесенное, словно проверяя его на наличие яда. По всей видимости, именно этим он и занимался.

В сумерках, на исходе долгого дня, было трудно сдерживать зевоту. Кир откинул голову и похлопал себя по открытому рту.

– Завтра, старый лев, я проведу перед тобой некоторые из наших лучших полков. Я потратил на них целое состояние, но думаю, ты согласишься, что оно того стоило.

– Надеюсь на это, повелитель, – отозвался Тиссаферн с ноткой предупреждения в голосе.

В нависшей тишине Тиссаферн увидел, как младший сын царя возвел бровь. Было видно, что он ждет, когда вельможа расстелется перед ним ниц. Хотя для человека, прибывшего давать оценку, такое было, согласитесь, не вполне уместно. Тиссаферн неловко поклонился в пояс и выпрямился, зардевшись под взглядом Кира, полным холодного недоумения.

Тиссаферн искательно заулыбался:

– Сейчас иные времена, повелитель.

К его удивлению, лицо Кира сделалось жестким.

– Нет, Тиссаферн. Я сын своего отца и брат великого царя Артаксеркса. Ты хочешь выказать непочтительность высочайшему семейству, правящему дому?

Быть может, это и мелко, но после вечера с нелицеприятным человеком и осторожничанья как бы чего не вышло, Киру сейчас мучительно хотелось поквитаться, и он держал на себе взгляд Тиссаферна, пока тот, побагровев лицом, не начал опускаться, медленно и плавно, пока наконец не растянулся на полу плашмя.

– Ну вот. Очень важно помнить, кто из нас здесь хозяин, а кто гость, – тихо и уже без нажима молвил Кир, а затем протянул руку, помогая вельможе подняться на ноги. – Этим эллинам неведом ритуал поклонения особе царской крови. У тебя, Тиссаферн, это так хорошо получается, что я прямо чувствую тоску по дому.

– Благодарю, повелитель. Ты делаешь мне честь, – сипло выдавил Тиссаферн, так насмешив Проксена, что тот поспешил громко, с треском высморкаться, дабы это скрыть.

Подлинный ранг Тиссаферна как гостя определить было невозможно. Знатности в нем не было ни капли, однако при нем была державная печать, дающая ему полномочия действовать от имени царя, и уж он не видел себя не кем иным, как посланцем, надзирающим за всей западной частью империи. Вид у него был отнюдь не просительный: атласные одежды, породистый жеребец, почетное место на парадном кругу Сард. Присутствовать на событии попросился местный сатрап, а за ним стал напрашиваться и весь цвет города – кто подкупом, кто лестью, а кто и угрозами.

Мимо вельможного гостя по пропеченному солнцем полю шли ряды, гарцевали кони и громыхали колесницы. Для защиты от зноя над важными особами был растянут льняной навес, а рабы веяли опахалами. У Кира радость от зрелища подтачивалась мыслью, что все это будет изложено брату с невесть какими замечаниями.