Клеарх кивнул, хотя и видел, как царевич при разговоре сжимает и разжимает кулаки.

– Я рад, что ты не стал бы отдавать такой приказ. А то, знаешь, редкий царедворец сознает свои пределы.

Кир метнул взгляд на дерзеца, говорящего, что не стал бы сносить такое наказание, – дерзеца, который ему служил. Лицо царевича зарделось от нахлынувшего гнева. Клеарх, в свою очередь, не без любопытства взирал на попытку царского сына совладать с собой.

– Прости, если что не так, – уже мирным тоном сказал Кир, – но у меня из головы не идет сегодняшнее. Твои воины… просто непостижимы. Я думал, что легенда о спартанцах мне знакома и понятна, но то, как вы действуете в условиях, приближенных к битве… правда превосходит саму себя. Каждый спартанец мыслит так, будто он военачальник, но вместе с тем выполняет приказы, как солдат. Как это все у вас делается, Клеарх? Имея тысяч десять таких, как вы, я бы не нуждался во всем остальном войске. И мир завоевал бы одним этим числом.

– Нас с детства приучают думать за себя, – сказал Клеарх, – но без рассудительности в свободе толку немного. Все мои люди, великий, обучались и сражались вместе годами, еще с той поры, как нас дома натаскивали в мальчишеских казармах. Наши воины, конечно же, подчиняются приказам, но если кто-то из нас узревает возможность для прорыва или слабость врага, то он может решиться нарушить строй и атаковать. Всю битву в совокупности не охватывает ни лохаг, ни простой гоплит. Вот почему ты сидишь на высоком коне, а мы высылаем вперед и по флангам разведчиков. Но какой бы хорошей ни была подготовка, в бою для гоплита неизбежно наступает момент, когда он натыкается на двоих человек слабее его и отрывается от остальных – может статься, к бреши в стене или к вражескому военачальнику. Если дожидаться приказа, драгоценный момент может оказаться упущен. Если бездумно рвануть вперед, то нарушится строй, что может повлечь за собой гибель товарищей. Вот здесь все и решает рассудительность, ее тонкая грань. Если выбор оказывается верным, то воин получает повышение. Его производят в начальники. Ему в награду дают венки, а бывает, что и дом. Если же из-за него наши ряды несут урон, то при воспоминании о том дне все плюются и детей не нарекают именем того, чье имя на веки вечные должно завять в семейной родословной. Вот так, мера за меру, – пожал плечами Клеарх.

На секунду он отвел взгляд, взвешивая свои слова. Кир жестом велел ему продолжать.

– Мне кажется, начальник, которого ты велел высечь, для своей должности слишком глуп. В нем нет ни любви к своим людям, ни справедливой оценки их навыков и храбрости. Я видел его мидян – все дюжие, стойкие люди, которых не так легко сломать. Конечно, они не горят желанием мотаться вверх-вниз по взгорьям со спартанцами и коринфянами, волками воя у них по флангам. Промокшие, продрогшие, они устали, и походная жизнь им в тягость. А тут еще этот напыщенный индюк над ними, которого они даже не понимают – удивительно, что они до сих пор с ним не расправились. Мне кажется, боевой дух у них ниже некуда.

– А как бы с таким человеком поступили спартанцы? – в отчаянии воскликнул Кир. – У меня несколько десятков таких, которые едва ли лучше. И еще несколько, которые явно хуже.

– Мы бы для начала с ним по-тихому перемолвились, – ответил Клеарх. – Впятером или вшестером втолковали бы, что именно он делает не так, если он сам того не замечает. Попытались бы объяснить как можно доходчивей. А потом посмотрели бы, постиг он мудрость или нет. Кого-то этот опыт ломает. Другие считают его признаком зрелости и становятся сильней. Если нет, то, боюсь, их отправляют на пищу волкам. Мы не допускаем слабости, сын царя, но… наши пути не для всех. Наш путь – это, по сути, то, что сегодня сломило один из твоих полков. Можно каждодневно истязать лошадь или собаку – это сделает ее покладистой или злой, но не сделает ее лучше, чем она была.

Кир с ругательством саданул себе кулаком по панцирю так, что закровянились костяшки. Клеарх взирал на него со смешливым интересом.

– Не обессудь, великий, но ты иногда бываешь чересчур подвержен гневу. Между тем каждому войску на выучку потребно время. Мне доводилось видеть, как разрозненные шайки и орды становятся достойными полками. Вы, персы, из известных мне никому не уступаете ни силой, ни выносливостью. Но ты день ото дня заводишься и становишься все жестче, как натянутая тетива. По-твоему, это единственно верный способ управляться с властью?

Кир ответил с горечью:

– В таком случае и трон моего отца не более чем безделушка? И, в твоих глазах, борьба за него ничего не стоит?

– Вовсе нет! Мне и помыслить сложно о награде большей, чем та, которой взыскуешь ты. – Спартанец слегка напрягся, завидев, как к ним придвигается Проксен явно с желанием послушать.

– Но… жизнь одной лишь войной не бывает счастливой. Когда человек месяцами, а то и годами не мыслит больше ни о чем, в нем теряется что-то наиважнейшее. Пожалуй, сродни этому жажда мести, если она разгорается в пожар. Собственная ярость, великий, способна человека разрушить. Я это не раз видел сам. Рассудок человека мутнеет, а может и вовсе утонуть, если человека до этого не прикончит спазм, от которого разрывается сердце или лицо оплывает подобно талому воску. Думаю, если б меня дома не ждали жена, сыновья и дочери, я бы не воевал с таким усердием. А когда я дома, у меня там есть надел, который я мирно возделываю. Там я выращиваю чеснок, оливы. И именно об этом своем местечке я думаю, когда вокруг, слепя и оглушая, звенит металл и веет смертью.

Ощутив на себе удивленный взгляд Проксена, Клеарх зарделся. Он не был привычен к долгим речам, однако к царевичу чувствовал расположение. Вообще Кир пленил своим обаянием – черта, в которой Клеарх стеснялся себе сознаться. Хоть он и вел, бывало, в бой целые фаланги, но в глубине души и у него, и у его воинов неистребимо жило тайное стремление: следовать за достойным человеком. За такого, Клеарх был убежден, его гоплиты пойдут хоть в огонь. Он и сам был к этому готов.

– Великий. Мне порой бывает нелегко все время думать о Спарте. Я отдаю ей всю свою жизнь, кровь и пот, я пожертвовал ей свою молодость, но удерживать ее в мыслях не так-то просто под дождем, когда ремни доспехов тянут и режут, а сам я устал. С моей Каландрой все же полегче.

– Я знал большую любовь, – задумчиво и с тоской вздохнул Кир. – Одну-единственную. Но она досталась в жены другому.

– Может, судьба рассудит иначе, если у тебя здесь все получится, – предположил Клеарх.

Рядом трубно высморкался Проксен; оба обернулись к нему, а тот, хмыкнув, вытер себе тряпицей разбухший нос.

– Великий, у спартанца я бы охотно спрашивал совета насчет войны. А вот за советом насчет любви я бы к нему не ходил. Своих жен они выбирают из тех, кто побеждает в забеге.

– Неправда, – возразил Клеарх. Кир посмотрел на него, прищурясь. – Ладно, иногда бывает. Быстрые женщины рожают сильных сыновей.

– Быстрые женщины с тонкими бархатистыми усиками, – уточнил Проксен и потупился под твердым взором спартанца. А тот, разразившись заливистым хохотом, хватил его по плечу так, что тот покачнулся.