Лили взвешивала эти мысли бессознательно, ее заботило только ощущение, что Селден желал бы вернуть эти письма, и, следовательно, она должна завладеть ими. Дальше этого ее мысли не шли. Лили на мгновение подумала о том, что письма можно было бы вернуть Берте Дорсет, о выгоде от такого поступка, но мысль эта высветила такие бездны, что она отшатнулась от нее, устыдившись.

А миссис Хаффен, немедленно заметив ее колебания, уже развернула пакет и выложила его содержимое на стол. Все письма были скреплены тонкими полосками бумаги. Некоторые собраны из клочков, другие просто из двух половинок. И хотя их было не очень много, они покрыли весь стол. Взгляд Лили скользил по словам, потом она тихо спросила:

— Сколько вы хотите за них?

Лицо миссис Хаффен покраснело от удовольствия. Очевидно же, что молодая леди испугалась до смерти. Предвидя легкую победу, она заломила непомерную сумму.

Но мисс Барт оказалась не столь легкой добычей, как можно было судить по опрометчивому началу переговоров. Лили отказалась платить указанную цену и после минуты колебаний выдвинула контрпредложение на половину требуемой суммы.

Миссис Хаффен немедленно отвердела. Ее рука протянулась к разбросанным письмам и принялась медленно собирать их, будто намереваясь вернуть в обертку.

— Я полагаю, что вам они дороже, чем мне, мисс, но бедняк должен выживать, как и богатый, — заявила она нравоучительно.

Лили дрожала от страха, но намек укрепил ее сопротивление.

— Вы ошибаетесь, — сказала она равнодушно. — Я предложила все, что готова отдать за письма, но есть и другие способы заполучить их.

Миссис Хаффен взглянула на нее с подозрением: она была опытна и знала, что дело, которым она занималась, опасно в той же степени, что и прибыльно, и ей представилось, как одно слово этой повелительной юной леди приводит в движение сложный механизм мести.

Она прижала уголок шали к глазам и пробормотала сквозь ткань, что ничего хорошего нет, когда обижают бедняков, но, со своей стороны, она никогда не была замешана в подобных делах, и что, как христианка, она разбирается в вопросах чести, и потому она и Хаффен подумали, что письма не должны попасть в чужие руки.

Лили стояла неподвижно, держа между собой и поломойкой максимальную дистанцию, возможную при разговоре вполголоса. Идея торговли письмами была невыносима для нее, но она знала, что если проявит слабость, миссис Хаффен немедленно заломит цену еще выше исходной.

Впоследствии Лили не могла вспомнить, как долго длилась дуэль и какой решающий выпад в конце концов, после провала во времени, отмеченного настенными часами в минутах, и в часах — ускоренным биением пульса, сделал ее владелицей писем; она помнила только, что дверь закрылась наконец и она осталась одна со свертком в руке.

Читать эти письма Лили не собиралась, и даже развернуть грязную газету миссис Хаффен было для нее унизительным. Но что ей делать с содержимым пакета? Владелец писем хотел их уничтожить, и ее долг — осуществить его намерение. Она не имела права их хранить — это принижало всякие благие намерения сокрыть их содержание. Но как уничтожить письма, чтобы они снова не попали в чужие руки? Решетки ледяной гостиной миссис Пенистон сверкали неприступным блеском: огонь в камине, как и люстра, зажигался, только когда собиралось общество.

Мисс Барт направилась к лестнице, чтобы отнести письма в спальню, когда раздался скрип двери и в гостиную вошла ее тетя. Миссис Пенистон была маленькая полная женщина, с бесцветной кожей, покрытой мелкими морщинами. Ее седые волосы были тщательно уложены, а одежда выглядела чрезмерно новой, но все же немного старомодной. Всегда в черном, в обтяжку, одетая с дорогой помпезностью и блеском, она была из тех женщин, которые надевают гагат, выходя к завтраку. Сколько Лили помнила, тетка всегда была затянута в блестящее черное, в маленьких ботинках по ноге, будто она уже все упаковала и готова в дорогу, но так и не сдвинулась с места.

Миссис Пенистон оглядела гостиную кратким испытующим взглядом.

— Я увидела полоску света под одной из штор, когда подъехала, просто поразительно, что я не могу научить эту женщину опускать их равномерно.

Устранив асимметрию, она присела на краешек одного из лоснящихся пурпурных кресел. Обычно миссис Пенистон только присаживалась на кресло, никогда не усаживаясь в него.

Потом взглянула на мисс Барт:

— Дорогая, ты выглядишь уставшей, полагаю, это возбуждение после свадебного торжества. Корнелия Ван Олстин тоже перевозбудилась. С нами была Молли, и Герти Фариш забежала на минутку рассказать нам о свадьбе. Я думаю, они все делали неправильно, нельзя же подавать дыню перед консоме: свадебный завтрак всегда следует начинать с консоме. Молли не понравились платья для подружек невесты. Она узнала от Джулии Мельсон, что у Селесты цена им триста долларов за штуку, но сказала, что они того не стоят. И хорошо, что ты не пошла в подружки, оранжево-розовое тебе не к лицу.

Миссис Пенистон обожала обсуждать детали празднества, в котором не принимала участия. Ничто не могло заставить тетю подвергнуться волнениям и последующей усталости от присутствия на свадьбе Ван Осбург, но ее интерес к событию был столь велик, что, заполучив две версии его, она уже готова была извлечь третью из племянницы. Лили, к прискорбию, была совершенно безразлична к деталям этого развлечения. Она не заметила цвет платья миссис Ван Осбург и даже не могла сказать, был ли свадебный стол сервирован старинным севрским фарфором Ван Осбургов. Короче говоря, миссис Пенистон заключила, что Лили более полезна в роли слушателя, чем рассказчика.

— Право же, Лили, я не понимаю, зачем ты утруждала себя посещением свадьбы, если не помнишь, что там случилось или кого ты там видела. Когда я была девушкой, я сохраняла меню каждого обеда и записывала на оборотной стороне имена всех гостей и никогда не выбрасывала приглашения от моих партнеров в котильоне до самой смерти твоего дядюшки, когда стало неприличным хранить в доме столько цветной бумаги. Вся кладовка была забита ими, насколько я помню, но я и сейчас могу перечислить все балы, где я их получила. Молли Ван Олстин напоминает меня в этом возрасте, просто очаровательно смотреть, какие она делает заметки. Она смогла описать матери покрой свадебного платья, и мы сразу по шлейфу определили, что его заказали у Пакен.[13]

Миссис Пенистон вскочила и направилась к бронзовым часам, водруженным на каминной полке рядом с Минервой в шлеме и двумя малахитовыми вазами, и провела кружевным платком между шлемом и забралом.

— Так я и знала — горничная никогда здесь не протирает! — воскликнула она, торжественно демонстрируя пятнышко на платке, потом, снова усевшись, продолжала: — Молли полагает, что миссис Дорсет на свадьбе была одета лучше всех. Я не сомневаюсь, что ее платье действительно самое дорогое, но я не совсем одобряю сочетание соболей и миланского кружева. Говорят, что она нашла нового портного в Париже, который не принимает заказ, пока его клиентка не проведет с ним целый день на его вилле в Нейи. Ибо он утверждает, что должен изучить привычки заказчицы в домашней обстановке, — крайне странное утверждение, скажу я вам! Но миссис Дорсет сама рассказала Молли — она сказала, что вилла была полна самых изысканных вещей и действительно было жаль ее покидать. Молли поведала, что она выглядела великолепно и в чудесном расположении духа, и еще рассказала, что это Берта познакомила Иви Ван Осбург и Перси Грайса. Право же, она, кажется, очень хорошо влияет на молодых людей. Я слышала, что сама она увлеклась этим глупым мальчиком Сильвертоном, который поглядывал на Керри Фишер и сильно проигрался в карты. Ладно, как я сказала, Иви уже обручена — миссис Дорсет заставила ее не отходить от Перси Грайса и все устроила, и Грейс Ван Осбург на седьмом небе от счастья, она почти отчаялась выдать Иви.