— Я же четко объяснила, это учебная операция. Телефон есть?

— В прихожей.

— Кто-нибудь еще есть в квартире? — не давая ему опомниться, спросила я.

— Нет, я один, жена на работе.

— Как ваша фамилия? — подходя к телефону, обратилась я к ошалевшему пузану, который, как на веревочке, проследовал за мной.

— Буц Олег Николаевич.

— Хорошо. — Я набрала первый попавшийся номер и, не дожидаясь ответа оттарабанила в трубку: — Товарищ генерал, майор Сидорова. Операция «Альфа» завершена. Неоценимую помощь в проведении операции оказал товарищ Буц Олег Николаевич. Слушаюсь, товарищ генерал. Есть, товарищ генерал.

Я положила трубку и обернулась к Буцу.

— За поддержку, оказанную вами в проведении операции «Альфа», вы будете награждены Почетной грамотой Министерства чрезвычайных ситуаций и денежной премией в размере трех минимальных размеров оплаты труда. Благодарим за оказанную помощь.

— Да я… всегда… рад… — промямлил вконец растерявшийся Буц.

Я снова подняла трубку и набрала номер Степана, он ответил сам.

— Степан, это я. Скажи мне, у Лысенко есть женщина?

— Да, Нинка Воробьева, он с ней года полтора живет, — с готовностью ответил Сергеев.

— Ты знаешь, где она живет?

— Конечно, пили там не раз.

— Давай адрес, — поторопила я его.

— Я точного адреса не знаю, но объяснить могу.

— Ну так объясняй.

— Знаешь девятиэтажку башенного типа на Вавилова, ну, там еще такие небольшие скульптурки какого-то доморощенного мастера?

— Знаю.

— Первый этаж, дверь направо.

— Поняла, спасибо.

Я повесила трубку и посмотрела на пузана, который стоял за моей спиной. Он поднял на меня глаза, в которых читался немой вопрос.

— Ну, товарищ Буц, мне пора. Мы с вами свяжемся. Еще раз спасибо.

Провожаемая его недоуменным взглядом, я направилась к выходу. Молчаливой сомнамбулой он поплелся за мной.

Операция «Альфа» завершена, и мои предположения относительно доверчивости россиян вполне оправдались. Но мужик, конечно, был шокирован. И вскоре о своем приключении, которое он пережил, не покидая своей квартиры, он расскажет членам семьи и любопытным сослуживцам, если, конечно, у Буца есть работа.

Я подъехала к дому Воробьевой. Ветер поутих. Грохот трамваев, с которого начиналась утренняя жизнь этой улицы, не смолкал ни на минуту.

Стоило мне вывалиться из машины, как это трамвайное дребезжание, оглушив меня вначале, искрой пробежало по моим натянутым нервам, точно так же, как токоприемники этих разрисованных рекламой монстров скользят по дрожащим проводам.

По мокрым тротуарам тянулись толпы прохожих. Одни смотрели себе под ноги, другие вращали головами так, словно они у них были на шарнирах.

Я остановилась перед ничем не примечательной дверью, ведущей в квартиру Воробьевой.

В абсолютной тишине подъезда просверчал звонок. Я позвонила еще раз и еще… Ни ответа ни привета.

Дождавшись, когда прогромыхает очередное железное чудище, я приложила ухо к двери. Слава богу, слух у меня тонкий. И этот музыкальный слух уловил в глубине квартиры слабое шевеление и стоны. Я еще раз надавила кнопку звонка, почувствовав тревогу.

Я подергала ручку, и, очевидно, в ответ на мое движение стоны стали громче.

Отмычки в машине. Я вернулась к ней, а потом быстро обратно. Я уже почти открыла замок, как внизу услышала скрип двери и торопливые шаги входящего в подъезд человека. Я быстро вынула отмычку из замочной скважины и, вскинув руку к звонку, замерла в благопристойной позе, делая вид, что пришла в гости. Дождавшись, пока пришелец благополучно загрузился в лифт, я продолжила свои манипуляции с замком.

Отперев наконец дверь, я вошла. Трехкомнатная квартира с добротной мебелью, коврами на полу, стены оклеены гэдээровскими еще обоями.

Стоны доносились из спальни. Еще через секунду пространство квартиры, вязнущее в жидком каучуке этих стонов и слабых призывов о помощи, содрогнулось, а потом вдребезги разлетелось от женского крика.

Я кинулась в спальню. На полу, между широкой двуспальной кроватью, накрытой желто-коричневым шерстяным пледом, и стеной, лежала стройная длинноволосая шатенка. Ее длинные, согнутые в коленях ноги, едва прикрытые коротеньким атласным халатиком, были притянуты к животу. По пальцам правой руки, тоже прижатой к животу, темными струями стекала кровь. Левую она вытянула вперед, как бы моля о помощи.

Пушистый ворс бежевого ковра жадно впитывал густую красную влагу.

— Нина, — окликнула я раненую, опустившись перед ней на колени, — ты слышишь меня?

Она чуть повернула голову на звук моего голоса.

— Я твой друг, что случилось?

Бледные губы Нины зашевелились.

— Она стреляла в меня… — с трудом выговорила она и закашлялась.

Этот кашель усилил ток крови. Я вскочила, метнулась в гостиную. К счастью, у Нины был телефон. Я схватила трубку, валявшуюся на диване, и набрала «ноль три».

— Срочно, девушка, огнестрельное ранение в живот, — я продиктовала адрес.

— Кто говорит? — услышала я в трубке.

— Я соседка пострадавшей, скорее, она потеряла много крови.

— Ждите, «Скорая» будет.

Я нажала кнопку «отбой» и молнией вернулась в спальню. Нина потеряла сознание. Ее правая рука, кляпом зажимавшая кровоточащую рану, теперь покоилась на ковре.

Я расстегнула ей халат, рывком выдернула простыню из-под пледа и сделала нехитрую перевязку.

— Нина! Нина! — я слегка похлопала ее по щеке.

Заметив, что она приходит в себя, я склонилась к ее лицу.

— Нина, где Семен?

— Не знаю, — едва слышно прошептала она.

— Где он может прятать важные документы?

— Ящик… на почте… — Нина готова была опять потерять сознание.

— Нина! Нина! — произнося это имя как заклинание, я пыталась вызволить ее из тенет безмолвного мрака.

— Я… ничего… — Нина на миг вынырнула из забытья.

— Какая почта, Нина, ты знаешь номер? Нина, «Скорая» уже едет.

— Поч… — окончание уплыло в бессознательный вакуум.

Нина хотела было продолжить, но снова провалилась в черную бездну.

Я поднялась и посмотрела по сторонам, вышла в гостиную, прошла в третью комнату. Вот, скорее всего здесь… Я наклонилась к письменному столу, выдвинула ящик.

Какие-то бумаги, газетные вырезки, ага, письма. Большинство из них были адресованы Воробьевой, но на одном конверте я прочла: «Тарасов-26, а/я 3718».