«пришлые», а это касалось освобожденных рабов, должны были отработать два-три года в казачьих общинах. Понравится им, сами подойдут казакам — те их поверстают, а на нет и суда нет — у царя есть города, уходи в любой, который понравится. Да в тот же Таганрог, что Петр Алексеевич приказал возвести на выбранном им самим когда-то месте в прежнем виде, с шанцами, пристанью и крепостью.

Генерал Бутурлин, назначенный комендантом Таганрога и Азова, сделал все от себя возможное. Не только начал строительство, используя корпуса двух галер (одну отдал казакам), но и приказал распахать землю под пашню на самом Таган Роге, зажатом между лиманами Дона и Миуса. Выполняя волю Петра Алексеевича, приказал высаживать деревья между полями — саженцы выкапывали, где только возможно, и постоянно поливали их, ибо еще относительно молодой воевода, всего на пять лет старше царя, прекрасно понимал, что спрос будет именно с него. От Миуса стали рыть канал для орошения полей, без регулярного полива урожай просто выжжет солнце. Много хлопот доставили «чудные семена» — вот их он высадил на самом лучшем месте, грозил всеми наказаниями огородникам, если те отступят от инструкций, и чуть ли не каждый день проверял ростки, требуя их поливать. Теперь от сердца отлегло — ростки все взошли, да с чудными цветками, теперь оставалось только дождаться созревания плодов и уведомить о том Петра Алексеевича, благо приплывал две недели тому назад думный дворянин Минаев, сказавший, что все сделано правильно.

Младший брат старого атамана, Павел Минаевич, тоже седой, и безногий, долгое время бывший в плену в чужестранных землях и там научившийся удивительным ремеслам, по ходившим слухам, ведался чуть ли не с бесами, или ангелами, тут как посмотреть. Иван Иванович обладал предвиденьем, и, видя, как царь общается с мастером, а именно так он его называл, да еще произведя в чин капитан-поручика бомбардирской роты Преображенского полка и назначив управляющим Царскими мастерскими, что приравняли к Приказу, местничать не стал. Наоборот, сделал все возможное, чтобы сдружиться, и результат последовал недавно — набранные в Кафе полторы тысячи переселенцев, половину из которых составляли русские невольники, а второю бежавшие от османов греки, были доставлены в Таганрог, население которого сразу чуть ли не утроилось. Рабочих рук значительно прибавилось и дела пошли намного веселее. И все бы хорошо, но вчера пожаловало татарское войско, прибытия которого ожидали еще в мае, но нашествие почему-то задержалось, видимо, старший брат хана «Большой Орды» не смог сразу собрать войско и двинуться в поход…

— А вот и на приступ пошли, воевода — решили изгоном взять — валы ведь невысокие, и крутизны особой нет, — старый атаман говорил совершенно спокойно, рассматривая несколько конных сотен татарских лучников, что хотели обстрелять солдат и казаков стрелами. Вот только не успели они натянуть тетивы, как жахнули ружья. Казаки были умелыми стрелками, и, научившись сами лить новые пули, что напоминали колпачки, сразу их опробовали и остались в полном восторге.

И сейчас Бутурлин увидел, что может натворить сотня фузей с дальнобойными пулями — первая шеренга лошадей и всадников просто повалилась на землю, не доехав до города полуверсту. А с валов ударили пушки — это добавило сумятицы. Ошеломленные «огненным боем» степняки бросились наутек, а из города совершенно спокойно вышли до двухсот казаков и принялись обирать трофеи, как бы предлагая татарам атаковать их.

— Фрол Минаевич, постреляют из луков и порубят ведь твоих людей, погибнут напрасно казаки!

— Не горячись воевода, они ведь цепочками шли, а на то есть причина. Ямы там волчьи, дерном прикрытые, и колышки в три ряда в землю вбиты. Люди осторожно пройдут, а лошади нет. А за ямами окопы у нас отрыты и тоже укрыты. И ветер северный, а это очень хорошо, на кубанскую сторону облака несет. Жара стояла, трава высохла…

— Ты хочешь поджечь степь?

— Конечно, наши «чайки» и струги по реке до Маныча ходят, смотрят, чтоб татары Дон не переплыли. Как увидят дымы, сами поджигать будут, чтобы огонь полосой пошел. Фальконеты с них залпом сигнал подают — чуешь, пальба по реке пошла?!

Бутурлин только кивнул, осознав коварный замысел атамана. Впрочем, и татары воевали в степи точно так. И воевода стал уже спокойно смотреть на татарскую атаку — хан бросил сразу тысячу всадников. Не догадываясь какая судьба ожидает его орду…

Глава 28

— Сколько, Петр Алексеевич?!

Павлу в первую секунду показалось, что он ослышался — поверить в такое было просто невозможно. Князь Яков Федорович Долгоруков вернулся из Трапезунда не один, с ним, пользуясь попутным ветром, прибыла полудюжина галер — лучшая, самая боеспособная часть флота императора Давида. И новости были удивительные — базилевс не только ухватился, как любят говорить в народе, «руками и ногами» за предложение Петра вступить в союз с уцелевшим осколком погибающей державы ромеев, Давид Комнин пошел куда дальше предположений Боярской Думы. Он чуть ли не моментально признал непонятно откуда появившегося боспорского царя Петра Алексеевича «братом старейшим» и пожелал выдать за него замуж свою старшую дочь Анну, которой пошел пятнадцатый год, чтобы этим династическим браком укрепить политические связи в настоящем, и, возможно, в будущем.

— Каждый год, в течение десяти лет, император готов высылать нам по двадцать тысяч греков, что бежали от османского правления в Понт. Яков говорит, что Давидка был бы рад эти двести тысяч нахлебников разом сбыть в мои земли, голодуют они, хлеба мало. Но двадцать тысяч уже можно вывозить, только наши корабли за ними нужно отправить.

— У нас у самих хлеба в этом году немного будет, но уже своего. Зато кукуруза хорошо растет, и много ее — весь Таган Рог засадили, и на левобережном Дону поля. Лет через пять собственные помидоры, картошка, перцы будут уже в достатке. Масло подсолнечное уже осенью выдавим, жмых — тот вообще нужен, хоть халву делай, хоть корм для скота и птицы. Рыбы тут полным-полно, соли с избытком. Так что, Петр Алексеевич, строительство Мариуполя нужно ускорить, и туда уже этим летом начать переселять людишек во множестве — прокормим как-нибудь тысяч тридцать лишних ртов. Но чтобы крестьян из них половина была — нам чернозем распахивать нужно, тогда хоть всю Европу пшеницей и житом накормим.

— Дай то бог, мастер, я на то и уповаю. Вот только растворимся мы в греческом народе, если всех перевезем и обустроим. Сколько нас тут — горсть малая, и десяти тысяч не наберется