И через пару секунд горячие пальцы касаются промежности, легко скользят по коже. А когда Игнашевский вводит в меня палец, инстинктивно пытаюсь подняться, но он не дает.

— Тише, моя маленькая рысь.

В тот же миг чувствую колючую щетину, затем поцелуи. Ян касается губами поясницы, рукой продолжает ласкать изнутри. И, черт побери, низ живота стремительно наливается тяжестью, кожа становится настолько чувствительной, что каждое новое прикосновение ощущается острее, ярче. Да меня точно током бьет. А что ужаснее всего, я невольно начинаю двигаться навстречу его пальцам. Ошейник от движений натягивается, сдерживает. И мне это нравится. Боже, мне это нравится. Как так? Почему? Вдруг случается то, от чего тело содрогается — Игнашевский проводит языком между ягодиц.

— Ян, — и спина предательски выгибается, — что ты делаешь?

— Я делаю то, что хочу, — слышу, улыбается мерзавец. — Отползи назад.

Шаг, один лишь шаг и упираюсь в нечто твердое, но гладкое.

— Отлично, куколка. Сейчас остановись, — принимается поглаживать меня игрушкой, а спустя пару минут, когда я уже слабо понимаю, что происходит, Ян подхватывает меня под живот, тянет назад и насаживает на фаллоимитатор. Тот входит легко. И как же хорошо, что он не такой толстый, как член моего кукловода, — теперь двигайся.

Тем временем отпускает поводок, позволят поднять голову. А мне стыдно, я снова чувствую себя пустышкой, жалкой игрушкой.

— Ева, — шлепает по левой ягодице, из-за чего дергаюсь и еще глубже насаживаюсь на силиконовый агрегат, — не бойся. Ты сама можешь выбирать темп, глубину, скорость. Двигайся, как тебе нравится, — и усаживается передо мной. — Давай, девочка. Покажи мне себя…

И чтобы унять дрожь, закрываю глаза. Да, так проще, легче. Первое движение совершаю очень осторожно, благо, боли не следует. Второе и третье получается уже быстрее и ощутимее. Ян все это время сидит неподвижно, ко мне не прикасается. А ребристая поверхность игрушки раздражает, возбуждает, вызывает спазм в мышцах. И двигаться хочется быстрее, хочется насаживаться до упора. Вдруг чувствую руки Яна, он ловко расстегивает бюстгальтер и быстро стаскивает его, отчего распахиваю глаза.

— Продолжай, — пялится на мою грудь, которая теперь сама по себе. — И да, смотри мне в глаза, Ева.

Только вот делать то, что делаю, глядя на него, оказывается куда сложнее.

— Ты прекрасна, малышка. Не лишай меня удовольствия насладиться тобой, — опять берет поводок, но на этот раз тянет вверх, чтобы задрала голову, после чего накрывает мои губы своими. И заставляет двигаться.

Поцелуй снова превращается в борьбу, Игнашевский крепко держит за ошейник, целует с таким напором, что в легких не хватает воздуха, а еще вынуждает насаживаться на силиконовый член все быстрее и быстрее. Какие-то мгновения и меня начинает трясти, потому что я хочу кончить. И дьявол, я хочу, чтобы он не останавливался, чтобы продолжал быть зверем. Вот именно сейчас.

Но подонок отстраняется, обрывает всё, из-за чего слезы подступают к глазам, жгучая злость опаляет сознание.

— Вот видишь, — тянется к своим джинсам, расстегивает их, а после и вовсе снимает. — Тебе может быть хорошо со мной. Перестань упрямиться, бояться, сомневаться, Ева. Просто прими тот факт, что принадлежишь мне.

— Недолго… — срывается с губ. — У нас уговор. Месяц, — точно выплевываю слова, как же хочется влепить ему пощечину, за то, что остановился, бросил на полпути.

— Пусть так, но этот месяц ты моя, поняла? — хватает за волосы. — Вся, — проводит пальцем по губам, надавливает на нижнюю, заставляя открыть рот. — А сейчас ты будешь ласкать меня.

Я же замираю в ужасе…

Какое восхитительное безумие! Она восхитительная. Моя куколка, моя Ева. Моя и только моя. Сколько же ярости в этих синих глазах, сколько обиды, но ничего. Без удовольствия я тебя не оставлю. Твоё удовольствие, малышка, это моя доза. И даю слово, я стану для тебя миром — миром контролируемого хаоса, который ты разделишь со мной.

Беру Еву за руку, накрываю ею член. И просто с ума схожу от мягких губ девчонки, хочу ощутить их.

— Прикоснись к нему. Глубокого минета не будет, Ева. Обещаю.

На что эта кошечка нервно сглатывает, принимается кусать губы, а взгляд опускает на член. И вот ведь, спустя несколько секунд все-таки подается вперед, приоткрывает рот, когда же накрывает головку губами, я резко отстраняюсь. Возбуждение накатывает такой силы, что рискую кончить сию секунду. А Ева пугается.

— Я что-то сделала не так?

— Все хорошо, — закрываю глаза и просто пытаюсь восстановить дыхание, успокоиться. — Что ты любишь, Ева? — спрашиваю первое, что пришло в голову. — Что угодно, отвечай…

— Ну, — теряется, — маршмеллоу люблю! — выпаливает. — В какао.

— Супер, — наконец-то прихожу в себя. То ли я уже старею, то ли хрен его знает, что происходит.

И не успеваю открыть глаза, как снова чувствую ее губы. Кажется, кое-кто осмелел. Краснова принимается целовать. Не лижет, не сосет, она целует! Но, несмотря на это, мне дико, хорошо, до одури. Тогда же понимаю, что она опять насаживается на искусственный член. Но долго я так не выдержу.

— Всё, — слегка дергаю за цепочку, чтобы Ева остановилась. — Достаточно. Теперь моя очередь побывать в тебе.

Бедняжка лишь ахает, когда укладываю ее на спину, а когда ложусь на нее, до ушей доносится столь желанный стон. Ну вот, ты уже стонешь, милая. Вхожу в Еву медленно, чтобы успела расслабиться, чтобы тесное тело приняло меня всего.

— Я хочу слышать тебя, — смотрю в напряженные глаза, в которых тону, растворяюсь, умираю. — Хочу слышать, как ты стонешь, как кричишь, — выхожу так же медленно, а возвращаюсь уже быстрее, жестче, отчего моя девочка вздрагивает. — Если станет больно, — веду ладонью по груди, затем ребрам, спускаюсь к бедру, сжимаю его, — скажи мне об этом, поняла?

— Да, — прикрывает глаза.

Отлично. Если что, я тебя предупредил. Но сдерживать себя больше нет ни сил, ни желания.

Через несколько минут Ева крепко обнимает меня за шею и стонет, громко стонет, потому что я её трахаю, и трахаю так, как нравится мне. Вбиваюсь в нее до упора. А еще целую. Не могу не целовать свою девочку. И она стоически сносит мою скорость, держится, прямо как маленькая вьетнамская партизанка.

— Твою мать, Ян! — вскрикивает и выгибается дугой. — М-м-м-м, — сжимает меня ногами, дрожит, а ее внутренние мышцы ритмично сокращается.

— Мой черед, — даже не собираюсь останавливаться.

Последний толчок заканчивается бешеным взрывом. Но Ева все еще пытается справиться со своими спазмами, пытается оттолкнуть меня, в этот момент хватаю ее за руки, вжимаю их в ковер. Ведь я еще в ней, а оргазм все еще бьет по нервам.

— Тише, моя хорошая, тише. Успокойся. Дыши, — целую шею, щеки, подбородок, потом губы. Самые сладкие губы, какие мне доводилось пробовать.