Хороша страна Испания, а Россия лучше всех… Неухоженный, неприбранный, небезопасный, но все-таки дом. А дома и цветы благоухают слаще, и девушки прелестней, и вороний грай кажется пением канарейки.

Итак, я вернулся. Возвратился в свою тесноватую квартирку на пятом этаже, к своему компьютеру и своим клиентам, к телефонным звонкам и неразборчивым воплям Петруши за стеной. Прибыл, нажал кнопку звонка, перешагнул порог и глубоко вздохнул. Серыми буднями вроде не пахло, с кухни струился аромат яблочного пирога, и это, несомненно, подтверждало, что праздник все еще со мной. Карнавал, что начался в Испании, а продолжался здесь. И самая милая маска, в цветастом платьице Коломбины, в белом передничке и с чайной розой в каштановых кудрях, призывно улыбалась мне и подставляла губы для поцелуя.

Я постарался ее не разочаровать. Если вы прожили с мое и не способны догадаться, чего ожидает от вас женщина – примите соболезнования. Сам я все-таки научился, после утомительных экспериментов, кратких интрижек и капитальных романов, в процессе которых мог запросто выпасть в брачный осадок. Но все завершилось благополучно, так что теперь я был свободен и весел, как юный воробей, еще не свивший своего гнезда. А значит, имел возможность выбрать птичку посимпатичнее.

Мы расцеловались, потом я начал распаковывать свои сумки и докладывать, в каком туалете посетил дипломатический прием, в каких штанах обедал в ресторане и какой повязывал галстук, ныряя в море. Вся эта информация шла под рефрен: что бы я делал, если б моя пичужка не позаботилась о надлежащем гардеробе, о плавках и значках, о тапках и баночках с икрой (икру я потом умял в одиночестве и под большим секретом). Пичужка цвела, топорщила перышки и улыбалась мне все ласковей.

Да, я льстец, не отрицаю! Но сколь немногое нужно женщине для счастья! Поцелуи, нежные слова, преподнесенный вовремя подарок…

Мы добрались до испанской коробочки. Дарья восторженно взвизгнула, повисла у меня на шее, потом, открыв шкатулку, прикинула, что в нее может влезть, и призадумалась. Она была отнюдь не глупой девушкой, и я представлял, как в ее филологической головке крутится разом на четырех языках один-единственный вопрос: а что же дальше?

Но я не сторонник торопливости. Поэтому дальше был пирог, бутылка «Сангрии» и андалусские истории в духе Вашингтона Ирвинга; а затем, когда мы перебрались в квартиру Дарьи, постель. И после нее обличья прекрасных испанок, звон кастаньет, смуглые лица, гибкие талии и полные груди будто поблекли, подернулись дымкой и отодвинулись в тот уголок, где им надлежало пребывать – в пятое или шестое измерение Гильбертова пространства.

Протянув руку, я зажег маленький маячок на прикроватной тумбочке, и спальня с зашторенными окнами наполнилась неярким золотистым светом.

– Наша лампа, – со значением сказала Дарья. В глазах ее тоже мерцали золотистые огоньки.

– Не превращай ее в секс-символ, – откликнулся я. – Во-первых, символы уводят нас из реального мира, а во-вторых, мы не знаем, для чего она служила раньше. Тогда, когда здесь жили Арнатовы.

– Я думаю, Димочка, для того же самого, – с коротким смешком заметила Дарья, положив мне на живот теплую восхитительную ножку. – Наверное, у прежних хозяев были связаны с ней чарующие воспоминания… такие же романтические, как у нас… – Она мечтательно вздохнула и крепче прижалась ко мне.

– Хм, романтические… А если нет? Почему они бросили здесь этот маяк любви?

– Тебе лучше знать, милый, ты прожил рядом с ними много лет. Но я уверена, что не бросили, а позабыли. Как говорится, два переезда равны одному пожару… нервы, хлопоты, сумки-чемоданы… еще и малышка на руках…

– А почему ты уверена, что позабыли? – спросил я, поглаживая шелковистое бедро.

Длинные ресницы Дарьи затрепетали.

– А потому, что прежний хозяин – Сережа, кажется?.. – за ней приходил. Только я его в спальню не пустила… я в нее не всех пускаю… – Нога, лежавшая на моем животе, из теплой вдруг сделалась горячей – можно сказать, обжигающей. Дарья хихикнула. – А он так огорчился! Застыл на пороге и смотрит жалобно – то на лампу, то на меня… будто ему чего-то надо… Братец квартиру купил со всей обстановкой, но из-за лампочки я бы не стала мелочиться. И говорю ему – Сереже то есть… – берите, мне она не нужна. А он вздохнул и отвечает: в лампе ли дело, милая Дашенька… вовсе не в ней, а в вас… И смотрит странно… Тут я перепугалась и выставила его… наврала, что на работу пора бежать… вечером, в восьмом часу!

Она рассмеялась, щекоча мне подбородок ресницами.

– Вы раньше виделись? – спросил я, поцеловав ее в кончик носа. – До того, как ты стала моей соседкой?

– Один раз, у нотариуса, когда братец квартиру покупал. Я тогда думала, что Сережа не женат. Он как-то сразу начал в комплиментах рассыпаться и глазки строить… ну, ты понимаешь… женщины это чувствуют… А Коля, братец мой, нахмурился и сделал бровями вот так… – Дарья забавно сморщилась. – И шепчет мне: женатого кобеля не отмоешь добела. Ну, я…

Она что-то еще мурлыкала и ворковала, нежась в моих объятиях, а я думал: ай да Серж, ну и ходок!.. Увидел приятную девушку и тут же сообразил, что лучше забыть и лампу, и то, что в лампе… Так, на всякий случай… Чтобы наведаться в гости, пробраться в девичью спаленку, а там и в постель запрыгнуть при помощи магии и колдовства…

Я не был на него сердит, однако испытывал странное чувство, будто коснулся чужой и неприличной тайны, которую всякий человек старается скрыть, не афишировать, не выставлять напоказ, а хранить где-нибудь дома, в особом месте, в шкафу за зимними одеждами. В то же время я был вполне удовлетворен, ибо секрет позабытого амулета уже не мучил меня. Все объяснялось простыми житейскими причинами: похотью, желанием гульнуть на стороне, надеждой, что обломится кусочек сладкого… И обломилось бы, если б Сергей добрался до лампы.

Еще я подумал, что голубой амулет был у него не один. Любовь, пусть суррогатная и временная – предмет дефицитный, и Серж Орнати, кудесник и маг, наверняка торговал ею оптом и в розницу. Значит, часто нуждался в подсобном средстве, и если б было оно одним-единственным, то не оставил бы его здесь, как бы ему ни хотелось приворожить Дарью.

Ее тонкие пальцы скользнули по моей щеке.

– О чем ты задумался, Димочка? Я ведь сказала, что в спальне он не был… А в коридоре я любовью не занимаюсь. Я девушка строгих правил.

– Это хорошо. Это просто отлично! – Я наклонил голову и стал целовать ее соски, чувствуя, как они оживают под губами, напрягаются и расцветают, словно два маленьких упругих розовых бутона. Дарья протяжно вздохнула, всхлипнула, прижалась ко мне, гладя мои волосы и едва слышно шепча: «Лампа… Выключи лампу, Димочка, милый… Пожалуйста… Выключи…»

Протянув руку, я повернул латунное колечко.

* * *

Потом мы снова ели пирог, пили «Сангрию» и мечтали о том, чем займемся в ближайшие выходные. Я предлагал отправиться на дачу, желая совместить приятное с полезным – во-первых, отдохнуть и показать свои владения, а во-вторых, увезти амулеты от греха подальше. Как говорят британцы, an ounce of discretion is worth a pound of wit – унция благоразумия стоит фунта остроумия. Но Дарья заявила, что в Приозерск на один день не ездят, если уж ехать, так на трое суток; в эту субботу она поработает, а на следующую пятницу возьмет отгул, и вот тогда-то мы навестим мою фазенду. А в воскресенье мы можем прогуляться в Эрмитаж и посмотреть бессмертные полотна Тициана. Или в Русский, полюбоваться Куинджи с Айвазовским. Я намекнул, что Тициан – не актуально, что в Гавани открылась выставка компьютерного оборудования, и что на Среднем есть отличная шашлычная; мы немного поспорили и сошлись на шашлычной и музее Академии художеств.