Я поблагодарила Прасковью и растерянно прикусила губу. Чего Темногорскому понадобилось от меня после работы?..

Поздним вечером у театра

Сумерки наползли стремительно и незаметно. На Руссу опускалась прохладная сонная тишина. Запрокинув голову, Темногорский отыскал тусклый серп луны и прикрыл глаза. Театр выматывал его настолько, что даже хвалённая выдержка сдавала. Каждый новый день — как безумие. Притворство, сплетни, игры. Это была незнакомая, другая жизнь, и Темногорский понимал, что никогда не станет её частью.

Но услышав о запрете, он поступил назло. Юлиана попалась ему удивительно вовремя. Без её дурацкой просьбы Алексей точно наломал бы дров. Казалось, княжна отвела беду…

Только себя не обманешь.

Бездна вернётся. Она всегда возвращается. Зовёт за собой, словно шепчет на ухо. Выворачивает от бездействия. Помнится, после трагедии отец долго говорил с ним. Как они с мамой радовались, что бедовый сын остался в здравом уме и не сломался.

Алексей так и не смог сказать правду.

Горько хмыкнув, он уверенным шагом направился к театру. Взгляд машинально зацепился за одинокую фигурку на площади — и Темногорский резко изменил маршрут. Ещё не хватало второго убийства!.. Сегодня Сосновский попил ему крови больше, чем все упыри! Точнее, ни один упырь до него не дотянулся, зато следователь, как говорится, подкрался незамеченным!

Жаль, инстинкты промолчали.

Молчали они сейчас, не чувствуя от девушки никакой угрозы. Служанка или горничная — определил он сходу. Уже порядком усталая и замёршая.

— Здравствуй, девица, — он специально пошаркал ногами, чтобы сильно не напугать, — чего забыла здесь в такое время? За актёрами следишь?

— И вам не хворать, барин! — она обхватила себя руками. — Я хозяйку жду! Она мальчишку ко мне отправила, что задержится, но до сих пор нет её! Может, вы видели, барин?! Я вам сейчас карточку покажу!

Пока она суетилась, Темногорский покачал головой. Девицы ему не встречались, впрочем, в окно кареты он особо не смотрел. Хотя волнения служанки были понятны — приличной барышне не пристало разгуливать по ночам.

— Вот! — служанка сунула ему карточку… и Темногорский, глянув мельком, дёрнул портрет из её рук. Посмотрел под фонарём с надеждой, что померещилось, но… С карточки ему улыбалась Сена. Юная, с виду кроткая и такая беззащитная, что у Алексея противно заныло в груди.

Твою ж мать!..

— Вещь у тебя хозяйская есть? — с трудом сдерживая рык, повернулся он к девице. Лучше кровь, конечно, но где её раздобыть?..

Служанка, порывшись в переднике, протянула ему платок.

— Хозяйка сегодня в карете забыла. А зачем вам?.. — глаза Темногорского полыхнули серым, заставив служанку отпрянуть. — Ох, Великий защити! Неужто вы поиск языческий задумали?! Так не берут ваши чары хозяйку!

— Чего?.. — поперхнувшись заклинанием, он недоумённо покосился на девицу.

— Не берут, говорю! Особенность такая! Нельзя её поиском найти, пробовали уже. Графиня обычно сама барышню искала, если беду чуяла. У-у-у, как я вернусь без хозяйки теперь?! Это же я упустила, голова садовая!.. Ну куда, куда ей с курсов-то уходить было?! Ведь не скроешься, площадь как на ладони!

— Не скроешься… — эхом повторил Темногорский и, сжав платок, скороговоркой пробормотал заклинание поиска. Однако тонкая нить заклятия, зашипев, растворилась в воздухе. Язычник моргнул и вновь повторил вбитые в память слова. Служанку легко обмануть, особенно если есть причина, но… Похоже, обмана не было. Нить опадала, вообще не желая устанавливать связь.

Сначала дилижанс, потом фонари, и под занавес — заклятие. Кто эта Сена, навь её подери?!

— Никуда не уходи, — приказал он. — Я заберу бумаги из театра — и поедем к её матери, поняла?!

— Ох, убьют меня, барин, убьют! Они же язычники-и-и-и… — залилась слезами девица. Скрипнув зубами, Темногорский вспомнил двух молодых мужчин рядом с каретой. Внутри зажгло, но медлить было нельзя. Оставив служанку, он ринулся в кабинет.

И застыл на месте, обнаружив открытую дверь. Выругался, проклянув свою расслабленность. Мог бы хоть маячок на кабинет повесить! Но дальше стало горячее…

На его рабочем столе лежала обнажённая девушка.

Сена

Поёжившись от холода, я медленно села. В голове клубился зефирный туман, а перед глазами плыло. Странное чувство. Помню, как поднималась на третий этаж, помню дверь… и больше ничего не помню. Неужели я уснула, ожидая Темногорского?

Но для кресла поверхность была слишком твёрдой. Я опустила ноги на пол и вздрогнула, когда напротив меня появился мужской силуэт. По щелчку пальцев вспыхнула люстра — и, вскрикнув от яркого света, я зажмурилась.

Зато окончательно проснулась.

— Ого! — раздался знакомый голос с сильной хрипотцой. А разве Темногорский хрипел раньше?.. Впрочем, при таком сквозняке и простыть несложно! Я обхватила себя руками… и осознала!

Глаза распахнулись стремительно. Это что же, я… я голая?! На столе у Темногорского?!

На мне даже белья не было! Мало того, что белья — ни одной заколки в волосах!

— А где бантик? — с интересом спросил Темногорский. Поймав мой непонимающий взгляд, объяснил: — Подарки обычно дарят в коробке с дурацким бантом. Я бы с удовольствием развязал на тебе пару ленточек.

У меня просто не было слов. Я прикрыла грудь, но что делать дальше — не представляла. Меж тем, масляные глаза директора прилипли к моим ногам и медленно заскользили выше… Это успокаивало и пугало одновременно. Если рассматривает, значит, раздевал не он. Другое дело, что рассматривает прямо уж…

Мамочки!

— Ты прекрасна, — криво улыбнувшись, Темногорский принялся за пуговицы на пиджаке, — я почему-то думал, что ты ещё угловатая, как подросток. Ошибся. Ты очень красивая, Сена… Округлая, мягкая, женственная. Как я и мечтал, — последние слова он вновь прохрипел. В ужасе я вжалась попой в столешницу. Темногорский… он же раздевается!..

— Нет! — закричала я, и директор, сделавший шаг к столу, остановился. — Нет-нет-нет, вы неправильно поняли! Я не хочу с вами… Я не знаю, как здесь оказалась!

Мужчина издевательски выгнул бровь:

— Серьёзно? — насмешливо произнёс он и взял с кофейного столика бумажку… с бантиком! — Что тут у нас?.. "Мой неутомимый зверь, я страстно желаю ощутить твой крепкий корень в своей влажной норке! Приникни же