Когда-то Антония думала, что такой человек есть. В первые несколько месяцев после гибели отца, потери гасиенды и всего имущества она отправила три письма на имя графа Росса. Но кольцо в конверт класть не стала – оно по-прежнему лежало, надежно спрятанное в кармане старого мундира. Антония – вернее, тогда еще Алехандра – не хотела терять этот ставший ей дорогим предмет и боялась передавать его в чужие руки.

Скрываясь среди холмов над маленьким портом Понтеведры, она со дня на день ждала, что Люсьен приплывет за ней. Но проходили месяцы, и дальше задерживаться на одном месте стало слишком рискованно. К тому же из-за жизни в постоянной сырости Алехандра заболела. Но Люсьен не приплыл ни тогда, ни позже, когда она перебралась в Мадрид. Оттуда Алехандра послала четвертое письмо. Чтобы его приняли на почте и благополучно доставили адресату, пришлось заложить любимый нож. Алехандра написала обо всем – и о своей беременности, и о том, как ей сейчас необходима помощь. В слова мольбы она вложила всю душу, пусть даже ее знание английского оставляло желать лучшего. Ответное послание было сухим, кратким и строго по существу. Вверху плотного листа дорогой бумаги был вытиснен уже знакомый герб Россов.

«Попрошу больше на этот адрес не писать. Не желаю ничего о вас слышать. Если же будете и дальше распространять свои клеветнические измышления, обращусь к поверенному, и он подаст на вас в суд».

Подпись принадлежала Люсьену Говарду, так же как и восковая печать, на которой красовался тот же герб, что и на золотом кольце-печатке.

Затем, несколько месяцев спустя, в читальном зале мадридской библиотеки Алехандре попалась на глаза заметка в английской газете. Там говорилось, что состоялась помолвка Люсьена Говарда, графа Росса, и женщины по имени леди Клара Хайем-Браун, дочери виконта. Эту особу называли одной из самых очаровательных светских красавиц. Кроме того, автор статьи находил весьма похвальным тот факт, что семьи жениха и невесты давно дружат, и утверждал, что этот союз – большая радость для всех заинтересованных сторон. Алехандра перечитала эти строки раз десять, не меньше. В память врезалось каждое слово. Особенно рассуждения о том, что Россы – старинный знатный род, на протяжении многих веков и поколений бережно сохраняющий и поддерживающий чистоту крови.

Осенью, поздно ночью, у Алехандры начались схватки. Это был желанный ребенок, напоминание о лучшем, что случилось в ее жизни. Но младенец сначала задышал, а потом перестал. Алехандра родила маленького мальчика, идеального и безупречного во всем, кроме крошечного размера.

После этого Алехандра больше не вспоминала о лживых обещаниях английского капитана, предавшего и обманувшего ее. В те дни она встретила Марию, которая взяла ее под свое крыло. Год спустя золотое кольцо с гербом было украдено из ее комнаты в борделе, а четки Алехандра – вернее, тогда уже Антония – выбросила сама. Швырнула в темные глубины реки Мансанарес. К тому времени она утратила способность верить, надеяться и любить.

– Могло быть гораздо хуже, Антония, – еще раз повторила Мария, прерывая ее размышления. – Скитались бы по улицам неприкаянные и голодали. Но нет – у нас есть крыша над головой, на ужин каждый день свежая говядина и фасоль из собственного сада. Помню, матушка всегда говаривала, что лучше всего жить настоящим моментом, и я с ней согласна. Ну, а в случае крайней нужды всегда могу заложить свои жемчуга. Полагаю, они стоят достаточно, чтобы несколько месяцев было чем платить ренту.

Да, потеряв бордель, Антония будет вынуждена учиться выживать в нищете. Мария права: бывают ситуации, когда приходится многим пожертвовать и поступиться принципами.

Сеньор Матео Моралес, сын Альберто Моралеса, человек в общем-то не злой. Всем известно, что у неженатых мужчин есть потребности. И если Антония и дальше хочет оставаться владелицей борделя, придется ей эти потребности удовлетворять – по крайней мере до тех пор, пока дело прочно не встанет на ноги. Добродетель и чистота – роскошь, которой могут побаловать себя только богатые, Антония же больше не может себе этого позволить. С тяжелым вздохом она ощутила, как сердце в очередной раз разбивается на куски. Сначала короткая боль, а затем пустота.

Надевая легкую, почти невесомую ночную сорочку из тонкой ткани, Антония старалась взять себя в руки. Элоиза завила ее волосы, уложив их живописными локонами, а потом ярко накрасила Антонию, как было принято в заведении.

Правое запястье и левую щиколотку украшало столько браслетов, что при каждом движении они мелодично позвякивали друг о друга. Мария натерла кожу Антонии специальным маслом, от которого она сразу засияла.

Сеньор Матео Моралес настоял, чтобы для него зарезервировали не меньше часа. Сказал, что надо поговорить, передала Элоиза, принимавшая слугу, который договаривался о встрече. Как бы там ни было, Матео Моралес заявил: недопустимо, чтобы его заставляли ждать или мешали им с Антонией во время «рандеву». Слуга представил целый список того, что для сеньора Моралеса недопустимо. Антония удивилась такой властности, требовательности и количеству условий. Матео, худой, неприятный молодой человек, не производил впечатления опытного взыскательного клиента.

Антония взглянула на часы – почти десять. Она нервно сглотнула. Конечно, она уже не юная девушка. Антония – вдова, двадцати шести лет от роду, с мелкими шрамами на правом запястье и более крупным и заметным вверху левого бедра. Товар не первой свежести, испорченная, циничная. Как ни странно, эти мысли ее успокоили. Антония справится. Да и что тут, в сущности, трудного? Всего одна ночь в неделю с мужчиной, который ее, конечно, не привлекает, но отвратительным и отталкивающим его тоже не назовешь. К тому же он пообещал вести себя деликатно. Одна ночь в неделю, чтобы спасти всех обитательниц этого дома на высоком берегу реки Сан-Педро, впадающей в Мансанарес.

В коридоре послышались шаги, затем в дверь постучали. Антония заранее настояла на этой любезности, чтобы первый клиент не застал ее врасплох. Подойдя к окну, она обвела взглядом улицы, площади и силуэт старого здания больницы в квартале Ла-Латина, находившегося примерно в миле отсюда.

– Потому что все согрешили и лишены славы Божией…[6] – само собой сорвалось с губ Алехандры. А ведь она не молилась уже несколько лет и удивилась, с чего вдруг ей захотелось сделать это теперь. Но, как бы там ни было, лечь в постель с Моралесом в любом случае придется.

В комнате было темнее, чем он ожидал. Всего одна свеча горела на каминной полке. Остальная часть спальни была погружена во мрак. Дождавшись, когда уйдет слуга, Люсьен закрыл за собой дверь и некоторое время постоял на месте, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.

Комната была довольно просторной и роскошно обставленной. Сразу видно, что занимающая ее куртизанка здесь на привилегированном положении. В воздухе витал аромат цветочного масла и еще чего-то насыщенного, что Люсьен никак не мог угадать.

Та самая Антония Эррера де Салазар, о которой он был столько наслышан, стояла у окна спиной к нему. Полупрозрачная сорочка едва прикрывала наготу. Правую руку почти до локтя украшали многочисленные серебряные браслеты. Ярко-рыжие, почти красные волосы спадали до плеч. На шее висела длинная нитка жемчуга. Люсьен заметил, что в застежку попала лента ночной сорочки, отчего бусы висели немного криво.