Так или иначе, но Надежда всегда делала то, что хотела и почти всегда добивалась желаемого. Ещё на излёте советской эпохи, будучи «молодым специалистом», она настолько успешно внедряла «перестроечные новшества» в заплесневелую систему советской торговли, что её заметили и начали «двигать». Ну, а как наступила рыночная стихия её задатки «бизнесвумен» проявились во всём блеске. Пока пассивное большинство горевало по гарантированной советской «пайке», причитало, что при капитализме, из бывших советских только «чёрные» да евреи смогут процветать… Надежда настолько успешно опровергала это общественное мнение, что многие из её прежних знакомых, всерьёз засомневались – русская ли она. Она же сумела так «прокрутиться», что с девяносто шестого года возглавляла секцию большого супермаркета, входила в состав его руководства, имела валютный счёт, не говоря уж о квартире и машине.

Увы, в личной жизни… Нет, она не являлась чрезмерно деловой, или эмансипированной дамой и внешне у нее всё было в норме, кроме того, пользовалась услугами дорогих парикмахеров, косметологов… саунами-бассейнами, соответственно одевалась. Тем не менее… Впрочем, охотников на её руку находилось предостаточно, особенно среди иногородних и кавказцев. Кто же не захочет жениться на привлекательной москвичке, с деньгами, да ещё при таком «деле». Эти «плюсы» многократно перекрывали наличие такого «минуса» как Марина… Но Надежда на подобные сделки не шла, а что касается «джигитов» откровенно брезговала и побаивалась. В то же время у неё всегда были мужчины, но, как говорится, не для души, а для тела. Вот и сейчас, работавший у них художник Костя, в настоящее время холостяк, в прошлом дважды женатый, ждал её у себя в квартире, в Марьино. Вообще-то, конечно, всё должно происходить наоборот, мужчина обязан приезжать… с цветами, с шампанским. Но отправлять Марину к отцу, чтобы тот при ней материл её непутёвую, в его понимании, мать… Надежда предпочла и здесь взять на себя мужскую роль.

Уходя, Надежда беспокоилась за дочь, хотя оставляла таким образом её довольно часто, и вроде бы с ней ничего не могло случиться… Она строго-настрого запретила открывать кому-либо дверь. Ужин разогрет, и дочери нет нужды зажигать газ, телевизор «Грюндиг», не бывшие советские «Рубин» или «Витязь», сам не воспламенится…

– Если не дай Бог что-то, сразу звони дедушке, – как всегда инструктировала дочь Надежда.

Отец ещё скор на ногу и быстро будет здесь, что тут ему бежать от Кухмистерова до Гурьянова, не больше десяти минут. Ей от Марьино даже на машине дольше ехать. – Ну, всё доча… Поужинаешь, уроки повтори, телевизор долго не смотри. Чтобы не позже одиннадцати в постели лежала, – автоматом давала распоряжения Надежда, ничуть не сомневаясь, что Марина будет смотреть телек «до упора» и завтра еле встанет… – Утром я приеду, чтобы встала не как всегда…

Она не велела Марине запираться изнутри, а закрыла свою железную со сложным замком дверь сама, чтобы утром открыть её, не будя дочь. В общем, всё складывалось как обычно в этот вечер восьмого сентября в ночь на девятое.

Надежда намеренно приобрела не иномарку, а дешёвенький новый «Москвич», именуемой шофёрской братией «конструктор». Расчёт полностью оправдался: на неброскую машину не «положили глаз» угонщики, а недорого чинить её она имела возможность в гараже своей фирмы. Надежда свернула с Гурьянова на Кухмистерова, пересекла Полбина, «нырнула» в тоннель под железнодорожным полотном, выскочила на Люблинскую… У Кости она была около десяти часов вечера.

Нельзя сказать, что Костя очень уж нравился Надежде. Вернее он нравился ей… физически. Она тянулась к нему как тянется зрелая здоровая баба к здоровому мужику. К тому же она ещё никогда не имела такого стабильного, ничем не связанного любовника. Она просто привыкла к его рукам, телу, она хотела его… хотела уже днём, когда они виделись на работе, переносясь в мыслях в предстоящий вечер…

У Кости как всегда всё готово. Он встретил её в халате, на столе конфеты, зефир в шоколаде, бутылка армянского коньяка в пузатой бутылке. Бутылка уже почата, её хватало на два раза – они ведь встречались не для того чтобы пить. Костя был ровесником Надежды. Внешне он не походил на художника, скорее на бывшего спортсмена. Тем не менее, он являлся самым настоящим профессиональным живописцем с дипломом. По молодости, на рубеже восьмидесятых и девяностых, он даже участвовал в каких-то выставках художников-концептуалистов… Но у него хватило ума вовремя понять, что изо всей массы мнящих себя новоявленными Пикассо и Дали состоятся и станут в лучшем случае Кабаковыми или Глазуновыми лишь единицы. В общем, Костя променял риск живописного творчества на стабильное ремесленничество и стал художником-оформителем. Но ремесленником он был классным и фирму вполне устраивал.

Надежда прошла в ванну… откуда уже тоже вышла в одном халате. Они немного выпили, съели по шоколадной конфете, чтобы губы стали сладкими… От жизни надо получать удовольствие – в этом взгляды Надежды и Кости совпадали. Происходившие из простых семей, они отлично помнили, каким убогим удовольствиям предавались их предки. По большому счёту то были и не удовольствия вовсе, а, как и вся их жизнь, одни сплошные мучения. Ну, разве удовольствие даже умеренное потребление плохой советской водки типа «коленвал», плохой пищи, ношение плохой одежды, белья, обуви… тесные квартиры, где даже таинство совокупления происходило в одной комнате с вроде бы спящими детьми, на узких для двоих диванах, кроватях-полуторках?…

Коньяк приятно согревал, он снял усталость, принёс безмятежный покой. Надежда и Костя, слившись друг с другом в объятиях, медленно передвигались в танце без названия, в полумраке комнаты под тягучее танго, льющееся из колонок магнитолы. Это была обычная прелюдия их вечера. От коньяка стало жарковато. Он медленно развязывал пояс её халата, она в ответ его. Они целовали друг друга сладкими губами. После очередной порции коньяка двигались под музыку уже обнажёнными. Несколько месяцев назад, когда руки художника-оформителя впервые проникли под платье строгой заведующей, Костя с радостно отметил, что тело Надежды далеко не худое, как казалось в одежде, даже более того…

– Ты что совсем без костей? – удивлялся Костя, ощущая под пальцами только податливую мякоть.

Она же с удовлетворением констатировала, что не обманулась в ожиданиях: широкие плечи у Кости оказались свои, а не подложные, грудь и руки мускулистые. Их притягивало друг к другу… но не более чем на две ночи в неделю.

В тесных объятиях, медленно кружась под музыку, они доводили себя до «кондиции». Потом, когда кассета кончилась они, не отрываясь друг от друга, повалились на заранее приготовленную кровать… Они не спеша «смаковали» наслаждение, утоляли физическую «жажду»… она его силой, он её нежностью… Потом отдыхали лежа на кровати, ширина которой позволяла не касаться партнёра… Надежда вдруг встала и пошла в открытую балконную дверь.

– Надюшь, ты куда? – сыто окликнул её Костя.

– Душно… воздухом подышу.

Когда Надежда подошла к открытым створкам застекленного балкона, их нижний край оказался на уровне её плеч. Она стояла и смотрела на освещённую фонарями улицу, а оттуда не было видно, что женщина, высунувшая голову с балкона совсем без одежды. Она «пила» прохладный воздух. Впрочем, начало осени в Москве выдалось необыкновенно тёплым. И сейчас, несмотря на вечер, было, наверное, никак не меньше пятнадцати-шестнадцати градусов, а в нагретой солнцем за день бетонной коробке балкона на несколько градусов больше. Надежда так и стояла: её голова на относительно прохладной улице, а тело нежилось в куда более тёплой среде балкона. Костя, не вставая с постели, лицезрел обнажённую любовницу. Вот так сзади, когда она положила руки на раму стекления… её плечи казались удивительно узкими, хрупкими, а бёдра в сравнении широкими мощными. Хотелось натянуть холст, взять кисть…