Опьянение властью может породить хаос, в том смысле, что субъект достигает прозрения, но не располагает несущей, пригодной к этому структурой «Я», то есть не имеет глаз, готовых выдержать этот постоянный свет, не имеет готовности исторической структуры, просветленной и технически зрелой, из-за чего и отбрасывается назад. Так как логико-историческое «Я» является главным в нашей модальности существования, его несостоятельность обуславливает крушение.

То, что изучается в теологии, рождается вследствие диспропорции между знаниями некоторых людей, возможно, самых умных, и общей культурой, поэтому истина как благодать, в конечном итоге, закрыта для всех и существует только для редких истинных людей. Системная теологическая культура в основу высшего знания ставит некий факт истории, а не явление благодати.

Многие признанные выдающиеся учителя открыли массовой культуре более высокие горизонты, однако большинство из них, погрузившись в высшее знание, впоследствии потеряло рациональное равновесие в каждодневных исторических событиях и не смогло контролировать онтическую двоякость[69]. Чем выше знание, тем сильнее подстерегающие там человека опасности: чем выше в гору, тем серьезнее опасность.

Тот факт, что человек чуть-чуть продвинулся дальше остальных и открыл новые пути, еще не означает, что его со всей уверенностью можно признать учителем; он может потерять себя, на основе ошибок, совершенных еще в детстве. Все, чего ранее не было видно, – рефлективная матрица, ситуации, вызванные действием монитора отклонения, – теперь «расцветает пышным цветом». Мнимый учитель, возомнивший себя сильнее других, не познавший тактики и нежности вечности, из-за поспешного инфантильного всемогущества может также потерять сокровенный порядок своей мудрости.

Свет можно потерять в любой момент: и когда рождаешься, и когда становишься великим. В те годы, когда я посвятил себя религии, мне часто приходилось общаться с теми, кого можно было отнести к высокодуховным людям. Однако при более тесном общении, особенно в преддверии их смерти, в них сквозило отчаяние, страх смерти, тогда как истинный мудрец контролирует свою смерть и сам решает, когда ей наступить. Пытаясь разобраться в причине такого состояния этих так называемых святых людей, я обнаружил ошибку, совершенную каждым из них еще в раннем детстве. Суть этой ошибки состояла в своеобразном отречении от исторического порядка существования, в отказе от игры, затеваемой жизнью, и в полном погружении в идеологию. Они спрятались там, где системный монитор отклонения предрекает славу; они избрали легкий путь идеологии и отступились от исторического деяния.

В жизни все по-другому. Лишь тот, кто ежедневно решает проблемы своего исторического жития, руководствуясь оптимальным правилом каждого момента, неизбежно достигает главного стержня жизни, или, по крайней мере, даже если он его не достигает, ему неведомо бремя экзистенциальной тоски.

В книгах мудрости сказано: «Бог говорил, и от его слов еще больше сгибались их спины, дабы те, что видят, стали слепы, а те, что слышат – глухи»[70]. Бог чем больше обучает, тем сильнее разрушает тех, кто оказался неспособным. С другой стороны, жизнь делает все, что ей заблагорассудится, сила и власть принадлежат ей, а мы – лишь участники. Мы просто можем предрасположить себя, другого мы сделать не можем. Эта предпосылка должна была бы призвать к еще более пристальному и смиренному вниманию и прислушиванию к себе.

Предпосылки системной теологии аннулируют ноуменальную реальность, открытую любому точно существующему. Крайность систематизации философии, морали, теологии, права формирует «кладбищенские установки», преграждающие путь течению жизни, истины. Суть, которую намереваются доказать теология и религия, исключена из них самих. Теология исключает прибытие, цель, то есть контакт существующего с Бытием, души с Богом, так как любым способом пытается предвосхитить первозданный и однозначный опыт, неповторимость, смысл бесконечной креативности, которую Бог – Ин-се жизни – детерминирует авторитетно и свободно.

Религия не может претендовать на то, чтобы зафиксировать Бога. В этом смысле бог, заключенный в религиозные рамки, – это мертвый бог. Системная религия – это, главным образом, религия смерти Бога.

Даже то, как используются величайшие, высшие знания (например, учение Христа), означает убить даже его послание, его опыт, который он оставил в распоряжение всем. Более того, даже его самого использовали с целью лишить человека всякой возможности контакта с высшей трансцендентностью.

Знакомясь с жизненным опытом почитаемых святыми людей, можно заметить, что они «зажигаются» в какой-то момент их жизни как бы случайно.

Некоторые пики переживания окрашены эротически, однако затем этот эротизм подгоняется под рациональные структуры некоей религии, веры, послушания, монашеских правил, этико-социальных обычаев. Почти всегда это контакт целостного эротизма: благодать дается посредством феноменологии эроса. Когда субъект стремится понять ее, внутри себя он открывает ее как необычайный эротизм, однако следит за тем, чтобы не проговориться, он живет ею втайне либо под прикрытием установленных правил или свидетельств принадлежности к данной группе, системе: стигматы, экстаз и т. д.

Я говорю не обо всех святых, почитаемых таковыми, а о подлинных святых, о тех, в ком Бытие воистину вошло в контакт, благодатно слилось с душой. Следовательно, я не имею в виду тех святых, которые свидетельствовали о снизошедших на них откровениях, явленных в образе ангела или святого, потому что, как правило, за этим скрывается то, что в онтопсихологии определяется как «чужеродное вмешательство» или «шизофрения, функциональная внутри идеологии системы».

Непросто различить самостность Бытия в этих мистических опытных переживаниях: «мистические», потому что они объединяют то, что составляет таинство в общепринятом, рациональном понимании. Для тех же, кто наслаждается любовным слиянием с трансцендентным, этот опыт есть не что иное, как ясновидение.

Я хотел бы также рассмотреть такой феномен, как экстаз, который кажется наиболее часто встречающимся и значимым явлением.

«Экстаз» означает быть помещенным вне собственного экзистенциального месторасположения, чтобы пережить опыт более богатой и интенсивной витальности. В этот момент в субъекте становится более интенсивным участие Бытия, позволяющее Ин-се непосредственно прорываться в феноменологию сознания логико-исторического «Я».

Человек ощущает временную потерю локальной идентичности, но попадает в экзистенциальное измерение холистического удовольствия, вызывающего в нем чувство внутреннего воспарения, левитации, которая иногда случается и вовне. Работа всех органов переходит в режим максимально дозволенной интенсивности жизнедеятельности или биологического ритма.

В момент экстаза разум и воля временно уступают место этому необычному сверхсильному переживанию. Для субъекта лучше познать этот опыт, не растворяясь в нем полностью: в неосознанном состоянии нельзя обеспечить себе индивидуальный рост. Настоящий аутоктиз онтического генезиса осуществляется при постоянном поддержании способности жить, понимая происходящее.