палец попало пятнышко грязной воды, которую она тщательно вытирала. Мое веко дернулось.

Она взмахнула ресницами, одарив нас ангельской улыбкой.

— Не говоря уже о том, что он покушался на меня. Потому что это он тоже сделал. Он говорил тебе, что ему нравятся метательные ножи?

Я собирался убить ее.

Но сначала я собирался ее трахнуть.

Потому что — и это было важно — по неизвестной причине она казалась единственной женщиной, с которой я мог даже подумать о близости.

На самом деле, как я обнаружил, я не переставал думать о ее лице. Ее теле. Ее насмешливой улыбке. О том, как она двигалась по трассе. Как Тинкер Белл, если бы она была ассасином.

Такая смертоносная и такая мягкая одновременно.

Эйлин сделала шаг назад и повернула голову ко мне.

— У тебя есть метательный нож?

— Несколько старинных клинков. — Я бросил на Фэрроу яростный взгляд. — Это часть моей художественной коллекции.

— У него и танк есть. — Фэрроу ухмыльнулась, явно наслаждаясь собой. — Это единственное, что он водит. Придурок из G.I. (прим. Это неофициальный термин, обозначающий «солдата в вооруженных силах США»).

— Это не танк. Это Conquest Knight XV. (прим. бронированный грузопассажирский внедорожник класса «люкс»).

— Он сделан из алюминия. — Фэрроу гоготнула, схватившись за живот, не заботясь о том, что только что добавила еще одно пятно грязи на свою рубашку. — Я, кстати, взяла его покататься. Ему действительно не стоит оставлять ключи на виду у всех.

Еще бы.

И я не знал почему, но осознание того, что она провинилась, поднимало мне настроение.

— В любом случае, я вижу, вам двоим нужно многое наверстать. — Фэрроу приложила два пальца ко лбу, приветствуя нас. — Развлекайтесь, дети. Я вас оставлю.

Эйлин нахмурилась, сжав ладонь на затылке, явно не впечатленная словесной баталией, в которую я ввязался с помощниками.

— Извини за это. — Я жестом показал Эйлин, чтобы она продолжала подниматься по лестнице. — Пара туристов нашла ее в лесу всего пять лет назад. Ее вырастили дикие койоты, и она выросла, считая себя одним из них. Я согласился нанять ее в рамках реабилитационной программы, направленной на интеграцию людей с низким уровнем интеллекта в общество.

— Интересно. Всего пять лет назад. — Эйлин следила за моими шагами, поглаживая свой костюм, как будто она могла смахнуть следы встречи с моим диким осьминогом. — Она безупречно владеет английским языком.

Мы поднимались по изогнутой лестнице под звуки звонкого хихиканья Фэрроу. Они эхом разносились по огромному фойе, усиленные размерами особняка.

До сих пор я никогда не считал свой дом слишком большим.

— Ее английский в порядке. — Я провел ее в противоположный от моего кабинета зал. — Меня беспокоит содержание, которое льется из ее уст.

— Похоже, у вас хорошая химия.

— Вряд ли.

Единственная химия, которую мы разделяли, была радиоактивной. Мы с Фэрроу были двумя коррозийными элементами, которые непременно должны были эффектно взорваться, но мне всегда нравилась наука.

Эйлин последовала за мной в шкаф в моей спальне, остановившись прямо перед сейфом.

Верная своему воспитанию, она повернулась, чтобы оставить меня наедине, пока я вводил двадцатидвухзначную комбинацию и доставал ожерелье из имперского нефрита, которое одолжила ей мама.

Я не сомневался, что Фэрроу не только наблюдала бы за тем, как я ввожу код, но и запомнила бы его, чтобы использовать в дальнейшем.

Эти две женщины не могли быть более разными.

И по какой-то дикой, непонятной причине я предпочел ту, что обладала манерами голодного медведя.

Я положил футляр с гравировкой на стоящий между нами шкаф. Встраиваемые светильники отбрасывали на Эйлин холодные голубые тени.

Когда я взглянул на нее под ними — ни единого лишнего волоска, опрятная, стильная и собранная, — я понял, что ни за что не смогу прикоснуться к ней — ни с помощью Фэрроу, ни без нее.

Это никогда не сработает.

Я затаил дыхание, ненавидя себя за то, что снова нарушил обещание, данное отцу.

Как раз когда я начал отправлять ее в путь, Эйлин удивила меня, проговорив:

— Я принесла Юэбин. (прим. китайская выпечка, которую традиционно употребляют на Праздник середины осени вместе с китайским чаем).

Я скрестил руки.

— Что?

Сейчас не только не время для них, но и буквально не время для них по календарю.

На ее губах заиграла улыбка. Первый человеческий поступок с тех пор, как она вошла в мои владения.

Богато, если исходить от меня — я знаю. Она положила руку на остров, осматривая шкаф, как будто мысль о том, что ее застанут за делением пространства со мной, была ей так же неприятна, как и мне.

— Юэбин. Из Чайнатауна. Настоящие. Их делает одна древняя дама, которая пожалела, что они закончились на прошлом фестивале, и приготовила для меня специальную партию. Они с тройным желтком.

Звучит как рецепт от закупорки артерий.

Мне пришло в голову, что она отказалась от формальной речи, хотя я и не понимал, почему.

— Бабушка послала меня посреди ночи в эту квартиру на третьем этаже, чтобы я их забрала. — Заметив, что оставила отпечаток пальца на стеклянной стойке, она вытерла его шарфом Hermès, повязанным на запястье. — Она сказала, что они тебя покорят. Я… я даже не уверена, что хочу этого. — Ее нижняя губа дернулась, как будто она подавила дрожь. — Завоевать тебя, я имею в виду. Это не имеет к тебе никакого отношения. Ты слишком квалифицирован, как я и предполагала. Но мне не нравится… — Она сделала паузу.

— Что не нравится?

Встречаться? Быть подставленной своей семьей? Людей?

— Мужчины, — шепотом закончила она, разглядывая пальцы на ногах.

Это многое объясняло о ее одиноком статусе.

И, если быть откровенным, отсутствие интереса к моему члену.

Узел в моем плече начал ослабевать.

— Ты лесбиянка?

Я мог бы с этим смириться.

Брак на бумаге.

Никаких ожиданий от эмоций, взаимодействия, секса.

— Нет. — Она поджала губы, обдумывая свои следующие слова. — Мне также не нравятся женщины. Я ни к кому не испытываю желания.

О.

Мама действительно нашла женскую версию меня.

Ну, до тех пор, пока в мою жизнь не ворвалась Фэрроу Баллантайн. Теперь я на сто процентов хотел прикоснуться к кое-кому.

Более того, я хотел сделать гораздо больше, чем это.

Эйлин подняла взгляд к потолку. На нижнем краю ее глаз заблестели слезы. Она выдохнула, и звук получился почти дребезжащим.

Я моргнул.

— Ты не хочешь меня трахнуть?

— Я бы даже не захотела обнять тебя, если бы мы когда-нибудь поженились. О чем, кстати, я подумываю только потому, что не хочу умирать в одиночестве. Я хочу детей. Я хочу семью.