Мы поднялись в просторный зал с колоннами, украшенный мрачноватыми пейзажами и большими напольными вазами с длинными стеблями сухоцветов. Из зала в обе стороны тянулись анфилады комнат: спальни, кабинеты, маленькие гостиные. Мне захотелось везде немедленно снять шторы, распахнуть окна и даже содрать со стен шелковую обивку — так противно пахло сыростью, старостью, плесенью, а кое-где и гнилью. В облицованном камнем переходе мимо нас ветром пронеслись две серые мышки. Я даже не вскрикнула, только поморщилась, а Эдвин посмотрел на меня с уважением. Но что там — мелкие грызуны! В одной из темных ниш над потертым креслом спокойно дремала огромная черная летучая мышь. Она висела вниз головой, слегка покачиваясь, и была, кажется, вполне довольна жизнью. Но когда Эдвин осторожно взял ее и выпустил в одно из окон, она обрадовалась еще больше и преспокойно улетела.

Комнаты во дворце походили одна на другую: мрачный колорит, пыльные портьеры, чугунные подсвечники, потухшие камины. Мебель в некрасивых, мешковатых чехлах. Тусклые зеркала, покрытые, точно трещинами, серой, будто седина, паутиной. Старинные бронзовые люстры. Я вздохнула — вспомнила, что на родном Побережье уже почти везде имеется электричество. Но в Сапфировой стране дома освещаются по старинке.

Мы шагали по коридорам, лесенкам, анфиладам и переходам. Заглядывали в самые укромные уголки — чуланы со сломанной мебелью, мешками с поеденной мышами крупой, разбитыми светильниками и треснувшими плафонами. Поднялись даже на пустой чердак. Там, вместе расчихавшись от вековой пыли, мы разом засмеялись, точно подростки — и вдруг посмотрели друг на друга, покраснели, умолкли.

Когда мы спускались с чердака и Эдвин подал мне руку, я испуганно ощутила, как на меня нахлынула океанская волна нежности. Обрушившееся чувство к малознакомому человеку было похоже на сильный шторм, и я чувствовала, что не в силах справиться с этой стихией. Такого я не испытывала никогда, даже в юности, с Марисом. Когда начинались мои отношения с будущим мужем, я была юной романтичной девочкой. То, что происходило со мной сейчас, ничем не напоминало давнюю полудетскую влюбленность.

Я без конца делала пометки в блокноте, но буквы и цифры выходили неровными — пальцы подрагивали от странного, но приятного волнения.

То и дело мы натыкались на белые скульптуры, изображавших жеманных женщин с цветочками, платочками, кувшинами. У статуй были одинаковые плоские лица и неестественные, будто приклеенные улыбки. Эти фигуры созданные бесталанным скульптором, выглядели во дворце неуместно. Я подсчитала их и сделала пометку в блокноте — двенадцать. Мне точно придется избавиться от них — слишком они уродливые.

В галереях я рассматривала парадные портреты сановных персон — мрачные, запыленные, почерневшие от времени и сырости. То ли оттого, что все картины были выполнены в темных тонах и в одном стиле, то ли от скудного освещения люди в коронах казались похожими — полными, круглолицыми, высокомерными, лощеными.

— Капитан Эдвин, а есть ли здесь портрет королевы Гаринды? — поинтересовалась я. — Мне хочется на нее посмотреть. Ведь именно ей когда-то принадлежал Хрустальный дворец.

Эдвин остановился, прищурился, кинул взгляд на картину — и протянул руку.

— Да, вот она, — указал он. — Ее Величество Королева Гаринда.

Я задержалась перед золоченой рамой, украшенной резными виноградными листьями. Мне показалось, что изображенная на портрете темноволосая дама отличается от других коронованных особ. Нет, она выглядела такой же полной, солидной, серьезной. Но в ее глубоких карих глазах не было властной надменности — только великая грусть. И я вздрогнула — мне показалось, что я где-то видела эту женщину.

Хотя это было, конечно же, невозможно, — просто обман зрения. Ведь старая королева умерла больше десяти лет назад.

Но вдруг на меня сошло озарение. Как я сразу не догадалась! Ведь именно эта женщина изображена на картине, которая украшает мою комнату! Только там она выглядит серьезной, а здесь — уставшей и слишком печальной, будто озабоченной многими проблемами.

— Ее величество кажется очень грустной, — обернулась я к Эдвину. — Может быть, вам доводилось знать ее при жизни?

— Да, я хорошо знал королеву Гаринду, — просто ответил Эдвин. Будто это самое обычное дело — быть знакомым с первым лицом государства. — Моя мама, светлая ей память, служила фрейлиной, а меня, еще мальчика, взяли во дворец. Я стал пажом Ее Величества Гаринды, поэтому все эти комнаты, галереи и залы мне вполне знакомы. Но пажом я служил совсем недолго. Несмотря на уговоры матери, отец решил, что придворная жизнь — не для меня, поэтому записал в Военный лицей. И знаете, я ему благодарен. В лицее я чувствовал себя гораздо лучше, чем во дворце. По крайней мере, там не приходилось играть какие-то роли.

— В жизни Королева Гаринда была такой же, как на портрете?

— Вы знаете, да, — подумав, ответил Эдвин. — Я помню ее грустные глаза. У нее ведь была не слишком счастливая судьба. Королева Гаринда рано овдовела и рано получила власть. А ведь власть — это большая ответственность! Она была строгой, прямолинейной, но никто не мог упрекнуть ее в излишней жестокости. Гаринда пересмотрела суровые законы: отменила показательные казни на площадях и окончательно запретила казнить женщин. Она позаботилась о простых людях — даже бедняки в Сапфировой стране получили крышу над головой. Благодаря ее разумному правлению пополнилась королевская казна. В королевстве появились новые больницы и школы, фабрики и фермы, мастерские, лавочки, рынки. И сейчас и люди, и тролли вполне могут заработать себе на кусок хлеба, если они, конечно, не сидят сложа руки. Да и сама королева Гаринда была каждый день так занята, что ей просто некогда было заниматься, например, обновлением интерьеров дворца. Что же касается нынешнего состояния королевской казны… Пожалуй, я не буду говорить об этом, так как это не мое дело.

Я вспомнила морщинистый лоб казначея Маргена, его противные шишковатые пальцы, мерзкие слова о том, что он может когда угодно запускать руку в сундуки с королевским богатством — все равно деньги никто не считает… И поняла, что этот отвратительный тип попросту разбрасывается серебром и золотом, которые честным трудом нажила прежняя мудрая властительница.

— По вашим словам, королева Гаринда была очень разумной и порядочной, — заметила я. — Почему же невестка, ныне — королева Мара — не нашла с ней общего языка?

— Королева Мара — очень непростой человек, — коротко сказал Эдвин. — Но она любит власть. Король Арий еще при жизни издал закон, по которому, в случае его смерти, корона обязана достаться супруге, — видимо, она настояла. А по прежним правилам трон должна была получить принцесса Инна.

— Дочери