– Ладно, – проговорил князь. – Извиняй, коли обидел. Но зачем хорунжему этот обман?

– Того не ведаю, князь. Может, Стефан спешил и неточно срисовал чертеж?

– Да уж слишком неточно получается.

– Он же не по этим делам. Думаю, Стефан ошибся. А если так, то все сходится. Подворья Париды и Ботолы рядом со рвом и валом Замка. Если поднять немного прерывистые линии, то они окажутся на своем месте.

– Надо еще раз проверить дворы кузнеца и скорняка.

– Это я устрою. Сейчас уже поздно, завтра можем поехать к ним. Только ратника своего оставь у Дравеса. Вдвоем мы меньше внимания со стороны привлечем. Ты возница, я купец, едем к мастеровым смотреть товар.

– А знакомца хорошего, который за Москву стоит, среди ремесленников, проживающих в Замке, у тебя случаем нет?

– Ты опять заподозришь меня в измене, князь, коли скажу правду.

– Не понял!

– Есть такой человек.

Савельев недоверчиво посмотрел на Коваля.

– Неужто?

– Говорил же, заподозришь в измене. Но коли ты рассчитывал на другой ответ, то зачем спрашивал?

– Что за ремесленник и почему он стоит за Москву?

– Да он не за Москву, а против литвинов, потому как ненавидит их. А уйти не может, некуда.

– Расскажи о нем подробней.

– Добро, слушай. Была у сапожника Егора Тукина, чье подворье в ремесленной части Замка, хорошая, добрая семья. Жена Прасковья, мастерица вышивать рубахи, сын Петька и годовалая дочь Ольга. Жили они безбедно. Егор мастер от Бога, всегда заказы имел. Рубахи Прасковьи тоже расходились очень хорошо. Петька начал приобщаться к делу отца, грамоту учить. Жизнь Егора изменилась год назад, таким же вот зимним днем. Захворала дочка, Прасковья понесла ее к знахарке. Уж почти дошла, улицу переходила, а тут разъезд во главе с Витейским. Хорунжий криком погнал ее с дороги, а Прасковья замешкалась. Ну и налетел на нее конь. Прасковья ударилась головой о камень, а дите под копыта попало. Разъезд даже не остановился. Потом приходил человек воеводы к Егору, деньги ему предложил. Сапожник не взял их, похоронил родных, да на могиле поклялся прибить хорунжего. Только не вышло у него. Один раз поймал он мертвецки пьяного Витейского у веселого дома Лебера, начал душить его, да тут появились другие поляки. Пришлось Егору бросать хорунжего и убегать. Но клятва его до сих пор в силе. Лишь ради того, чтобы прибить хорунжего, он хоть к дьяволу на службу пойдет, хотя человек православный, верующий. Сын его Петька такой же, готов душить поляков и литвинов, да мал еще. Егор обрадовался, когда узнал, что Царь московский собрался идти на Полоцк.

– Понятно, – задумчиво проговорил Савельев, тут же встрепенулся и добавил: – Я должен встретиться с этим сапожником.

– Завтра и к нему заедем.

– А ты его откуда знаешь?

– Рубахи я покупал у покойной Прасковьи, а у самого Егора – сапоги, которым износа нет.

– Ясно. Я проеду к дружине и вернусь. Влас останется здесь.

– Как скажешь, князь.

– Поехал я.

К строящемуся костелу подъехали трое всадников.

Один из них, в простой одежде, но явно знатного происхождения, соскочил с коня, бросил поводья другому всаднику и приказал:

– Пройдите ближе к воротам восточной стены и ждите. Далеко не отъезжайте. – Он сбил с носков сапог снег, смешанный с грязью. – Ходить по этому месиву – удовольствие не самое большое. Встаньте так, чтобы увидеть меня, когда я вернусь сюда. Поняли?

Всадник, который принял коня, ответил:

– Да, пан хорунжий!

– Ну и хорошо.

Тадеуш Витейский направился проулком к подворью купца Стефана Дравеса. Хорунжий был совершенно трезв и старался оставаться незамеченным. Это ему удавалось.

Дойдя до нужного подворья, он постучал в калитку. Та сразу же открылась, словно хорунжего здесь ждали. Хотя так оно и было. Дравес был предупрежден о визите Витейского.

– Добрый вечер, пан хорунжий, – сказал работник Дравеса Донат Магеря и склонил голову.

– Он был бы добрый, если бы погода установилась.

– Установится, пан хорунжий. Закат был красным, а это к морозам.

– Ты все знаешь, а в холопах ходишь!

– Что поделать. Не всем же быть хозяевами. Они без холопов да работников жить не смогут.

– Ладно, меньше болтай. Где Дравес?

– В комнате, где принимает гостей.

– Понял. Смотри за проулком.

– Слушаюсь. Только тулуп надену, а то холодновато.

– Быстро!

– Да, пан хорунжий.

Витейский прошел в дом. Этот настоящий шляхтич не ведал правил приличия в отношении тех людей, которые стояли ниже его.

Он зашел в комнату, не потрудившись почистить сапоги, сел на стул и небрежно бросил:

– Приветствую тебя, Стефан.

Купец поглядел на сапоги визитера, укоризненно покачал головой, взглянул на Витейского и ответил:

– Доброго здравия, пан хорунжий.

– Наследил я тебе здесь, но ничего, прислуга уберет. Где Анна?

– У себя.

– Давай ее сюда, а сам пойди в другую комнату.

– Я должен знать, что за разговор у вас будет.

– Не волнуйся, панночка тебе передаст.

Дравес уперся и заявил:

– Я должен присутствовать!

Хорунжий вскинул брови:

– Что? Ты еще будешь ставить мне условия?

– Я у себя дома.

– Да, это так. Но тогда я увезу твою девку к себе.

– Пан хорунжий, моя дочь не девка! Она…

Витейский ударил кулаком по столу и выкрикнул:

– Все, хватит! Дочь сюда, сам в другую комнату. Пошел!

Дравес вынужден был подчиниться.

К польскому хорунжему вышла Анна.

– Приветствую, пан Тадеуш.

– Ты все краше день ото дня.

Панночка кокетливо повернулась, демонстрируя свою ладность, и проговорила:

– Мне надо, чтобы престарелый пан Войчик, который, надеюсь, совсем скоро станет моим мужем, был в восторге от молодой жены.

– И от столь великой радости на второй день после свадьбы благополучно, смиренно и счастливо отправился на тот свет, так?

– Ну зачем же на второй день? – с усмешкой сказала панночка. – Пусть поживет годик. Больше не надо.

– Экая же ты шельма, Анна!

– Я расчетливая. Если ты тоже получишь наследство за это время, то я не прочь буду принять тебя в своем Краковском замке.