Ночью снег прекратился. С рассветом по дороге потянулись повозки, сани, всякий пеший и конный народ. Они быстро утоптали тракт.

Посему после утренней молитвы и завтрака Савельев с Бессоновым-младшим, в тулупах по случаю изрядного холода, выехали с подворья купца и скоро добрались до Великого Посада. Там было спокойно. Стража не желала мерзнуть на улице.

Так же без приключений они добрались до места стройки храма. Там по-прежнему не было работников. То, что они уже сделали, накрыла шапка снега.

У ворот купца Дравеса всадники остановились. Влас постучал железным кольцом в калитку. За ней объявился работник Дравеса Густав Кални.

– Кто там? – крикнул он.

– Люди купца Коваля. Не признал?

– Как по голосу признаешь? Отворяю.

Он открыл ворота, всадники въехали на подворье. Перед этим Дмитрий посмотрел в проулок. В нем никого не было. Соседи по дворам занимались своими делами.

Гости соскочили с коней, и Кални увел их в конюшню.

Воевода и ратник особой дружины подошли к нижнему крыльцу.

Из дома выпорхнула панночка в короткой шубейке.

– Ой! Это вы, а я… – Она замолчала, взглянула на Бессонова и юркнула за угол дома.

Оттуда вышел Донат Магеря, принялся чистить снег на дворе.

Дравес тоже объявился во дворе. На его плечи был наброшен тулуп. Он зябко поежился и заявил:

– Холодно сегодня, однако.

– Приветствую тебя, пан Дравес, – сказал Дмитрий.

– Доброго здравия вам. Проходите в дом.

Савельев посмотрел на Власа, увидел его умоляющие глаза. Мол, да оставь ты меня здесь, князь!

Он улыбнулся и сказал своему ратнику:

– Будь тут!

– Слушаюсь, Дмитрий Владимирович!

Воин остался на улице. Воевода особой дружины и купец прошли в небольшую комнату. Присели на стулья.

– Ты завтракал, князь? – спросил Дравес.

– Да, не беспокойся, Стефан. Что у тебя тут? Есть новости?

– Есть, – ответил купец, встал, посмотрел в оконце, выглянул в коридор, открыл шкаф, достал листок бумаги и положил его на стол перед Савельевым.

– Что это? – спросил Дмитрий.

– Тут такое дело, князь. Заезжал ко мне намедни хорунжий Тадеуш Витейский, пьяный до умопомрачения. При нем гулящая девка Ханна…

Савельев прервал купца:

– Мне не интересен разговор про непотребных девок, купец!

– Тут все к одному. В общем, загулял опять пан хорунжий, а что для этого надо? Верно, гроши. Свои тратить глупо, коли есть у кого взять. Вот он и наведался ко мне. Дал я ему денег. Деваться-то мне было некуда. Первый человек при ротмистре Голубицком. Он во двор и в повозку, где Ханна песни орала на всю улицу. Только отъехал, заходит дочь Анна и дает мне листок.

Савельев указал на бумажку, лежавшую перед ним.

– Этот?

– Нет, другой.

– Дальше?

– Анна говорит, что лежал листок в коридоре. Не иначе как хорунжий выронил. Я развернул его, увидел какой-то чертеж, подумал, что он может тебе пригодиться, и срисовал, как уж мог. Сам посмотри, что у меня получилось. Я думаю, князь, что хорунжий случайно выронил чертеж складов и тоннелей, тех самых, которые тебе и нужны. Видишь, как славно все получилось. Мне и говорить о том с Витейским не пришлось, бумага сама в руки попала. Но, может, я ошибаюсь? Как думаешь?

Дмитрий развернул бумагу, увидел на середине листа ровный квадрат. К нему вели три линии, от него отходило столько же. Эти полоски заканчивались овалами. Между ними два ряда коротких черточек. Сверху, откуда к квадрату шла одна из линий, стоял крест.

– Это что? – Савельев указал на него. – Так на чертежах обычно обозначается храм либо кладбище. Ни в Замке, ни в Посаде кладбищ нет, а тут крест наверху. Значит, это Софийский собор, так?

Купец пожал плечами.

– Мне не до того. Скажу лишь, что документ этот очень важен для хорунжего. Едва я успел срисовать его и запрятать свой листок в шкаф, как тут же вернулся Витейский. От хмеля и след простыл, весь бледный, начал орать, дескать, где свиток? В щепки разнесу весь твой поганый дом. Я ему его бумагу отдал. Он развернул ее, поглядел, уставился на меня. Мол, ты смотрел, что здесь? И тычет бумажку мне в лицо. Я ему – нет, конечно. Дескать, сразу понял, что пан хорунжий выронил. А у него дела серьезные, о которых мне знать не положено. Он предупредил, что голову мне снимет, если кто узнает об этом, а заодно и моей дочери. Витейский сильно разозлился, но потом как-то быстро успокоился, потребовал вина, выпил изрядную чарку и вышел вон. Повозка его на улице стояла, во двор не заходила. Он в нее сел. Они опять с песнями покатились к строящемуся храму. Вот такая история тут приключилась, князь.

Савельев наклонился над бумагой и сказал:

– Да, это, скорее всего, Софийский собор. Короткими черточками обозначены стены Замка. Но нужно разбираться. Я забираю листок!

– Для тебя и чертил. Рисковал сильно.

Дмитрий понял намек, высыпал на стол серебро без счета и заявил:

– Этого хватит.

– Да, конечно, благодарствую.

– Тебе спасибо, Стефан.

– Вопрос у меня к тебе, князь, есть.

– Спрашивай.

– Народ на Посаде галдит, мол, рать огромная московская от Великих Лук идет сюда. Дней через десять она встанет у города. Правда ли это?

Савельев внимательно посмотрел на Дравеса.

– А тебе что до этого? Тебя с дочерью мы выведем из Посада, как и было обещано.

– Это так, но хотелось бы знать заранее, чтобы скарб подготовить.

– Придет время, узнаешь. А где теперь наша рать, мне не известно.

Купец вздохнул, но как-то наигранно, неискренне, что не осталось без внимания русского князя.

Он не подал вида, поднялся.

– Еще раз благодарствую. Если встретим разъезд, что сказать?

– Скажи, что приезжал ко мне от Николы Коваля по нашим купеческим делам.

– А если будут спрашивать, какие дела?

– Сукно мы продать собирались в Польшу. Я купил его у крымских татар еще в прошлом году.

– Добро. Бывай, Стефан, не провожай меня, – сказал Савельев и вышел из комнаты.

В коридоре Влас разговаривал с Анной.

Завидев князя, панночка тут же убежала в свои покои.

Бессонов откашлялся и промямлил:

– Я тут это, немножко поговорил с Аннушкой.

– А чего голос такой виноватый? Поговорил, вот и хорошо. Едем обратно.

– Тут не задержимся?