Но были и практические последствия ее лояльного отношения к нему. Хэл не имел данных о точных суммах и количестве спонсоров его предвыборной кампании, но знал, что они иногда долго размышляли и колебались. Теперь Том сообщил ему о положительном изменении. Хэл заметил также, что пресса и телевидение стали писать о нем совершенно иначе – в статьях подчеркивалась его молодость и давались фотографии его молодого лица на фоне обоих старых претендентов.

Если Бесс что-то предприняла для этого, то она была настоящим другом. Если даже нет, то все равно привнесла в это свой неповторимый шарм. В любом случае она была тем человеком, к которому нужно относится справедливо, а слушать очень внимательно. Все политическое чутье Хэла говорило ему об этом.

Она пригласила Хэла и Диану на ужин в своем особняке в Саттон Плейс.

– Будь мила с ней, – предупредил Хэл Диану накануне. – Нам нужен каждый цент, который она может выделить нам.

Он с облегчением вздохнул, когда увидел, что женщины долго и мило беседовали друг с другом. Бесс доставляло удовольствие обходиться с Дианой – женщиной почти ее возраста – как с дочерью. Диана же, сохранившая свою молодость, чувствовала себя в обществе Бесс гораздо приятнее, чем с семьями его политических друзей.

– Она мне очень понравилась, – позже сказала Бесс о Диане. – В ней гораздо больше, чем можно заметить с первого взгляда.

Хэл не упомянул о странном совпадении, ведь Диана сказала ему после встречи с Бесс то же самое, слово в слово.

После этого ужина дружба Хэла с Бесс Бонд еще больше укрепилась. Хотя это и была не совсем дружба – она относилась к нему очень тепло, но никогда не спрашивала о его семейной жизни – вскоре он почувствовал настоящее доверие к ней, которое дает не всякая дружба.

Он заметил, что с нетерпением ожидает встречи с ней после нескольких напряженных недель поездок по штату в рамках предвыборной кампании. Встречи с ней действовали на него успокаивающе, были своеобразным наркотиком для его нервов. И он наслаждался самой Бесс. В ней каким-то образом соединялись необычайная свежесть девичьего тела и печаль зрелой женщины, особенно проглядывавшая в глазах. Казалось, что внутри нее находится не одна женщина.

Когда они уже больше привыкли к компании друг друга, то стали позволять себе и более легкие темы для разговоров. Она сообщала ему о том, что слышала о нем на различных приемах.

Это было приятным признаком роста его популярности.

– Что женщины говорили на этой неделе? – спрашивал он.

– Утверждали, что ты сексуальнее, чем Кеннеди, – отвечала она. – Но у тебя нет такого инстинкта покорителя-убийцы. Все сошлись во мнении, что ты можешь быть более хорошим любовником, но не можешь очищать свой путь от ненужных людей, как это может делать только он. Если у тебя есть малейшее желание, то легко сможешь завоевать голоса женщин-избирателей.

– Это очень приятно знать, – улыбнулся Хэл. – С удовольствием произнесу несколько речей на эту тему в гостиных во время предвыборных поездок по штату.

Бесс пригласила Хэла посетить с ней один сиротский приют, которому она уже давно помогала. Он пришел в теплый октябрьский день и очаровал всех своей непринужденной беседой с детьми. Его умиляла собственная способность завоевать доверие детишек и умение простыми словами рассказать о больших задачах, стоящих перед страной. Они восприняли его как дудочника в пестром костюме, который знает о всех их желаниях и мечтах. Некоторые из них инстинктивно взяли его за руку.

– Ты был прекрасен, – сообщила ему позже Бесс. – У тебя действительно есть талант общения с детьми.

– Если быть с тобой честным до конца, – сказал Хэл, – а я буду с тобой таким всегда, и ты должна это знать сейчас, – я никогда еще не чувствовал себя так уютно в роли маленького мальчика. Может быть, какая-то часть меня ощущала то, что было потеряно мною в детстве, – он рассмеялся. – Поэтому я, уже будучи политиком, так искренне играл детскую роль.

Она внимательно посмотрела на него.

– Что нужно этой стране, – продолжила она, – так это мужчина, как ты. Мужчина, в котором все еще осталось что-то от мальчика. Какая-то шутка, некоторая спонтанность и надежда на наш мир. – Она улыбнулась. – Это хорошо заметно при съемках. Я заметила впервые, когда видела тебя по телевидению у себя дома. Может быть, это и было основной причиной встретиться с тобой, чтобы удостовериться – действительно ли ты такой в жизни.

– Ну и?.. – спросил он.

– И я не разочаровалась, – был ее ответ.

Хэл посмотрел на нее с некоторым удивлением. Он понимал, что их еще в большей степени связывает родительский инстинкт. Отсутствие детей было определяющим в ее действиях.

То же самое относилось и к нему. Когда он думал о своем потерянном детстве, разочарованиях при взрослении, то мысль его возвращалась к детям, которых он очень хотел иметь.

Но следить за ходом таких мыслей было очень болезненным для него, поскольку между воспоминаниями о детстве и тайными мечтами о детях находилось милое личико, которое ему приходилось отгонять из памяти по сто раз в день. Этой частью его души была Лаура. Если бы он разрешал себе углубляться в такие воспоминания, то у него просто бы не хватило сил жить дальше.

К удовлетворению Хэла, Элизабет Бонд играла не предусмотренную роль посредника между ним и его худшими душевными переживаниями. Бесс была так открыта и искренна в своем несчастье, что Хэл забывал о своих мечтах и жизненных неудачах.

Да, соглашался он, Бесс была для него гораздо больше, чем щедрый спонсор. Она понимала его лучше всех и спасала от огня внутренней борьбы.

Когда они покидали сиротский приют, то она видела его взгляд, направленный на детей, прощавшихся с ними. Несмотря на свои собственные эмоции, она ничего не сказала ему.

Наоборот, она даже сменила тему разговора.

– Скажи-ка, – спросила она, – а как Диана относится к тому, чтобы стать женой сенатора?

Хэл рассмеялся.

– Она гораздо лучше подготовилась, чем я сам. В Вашингтоне она найдет себе друзей и сторонников раньше, чем я обставлю свой офис. Нет, тебе не нужно беспокоиться о Диане.

Элизабет посмотрела на его смеющимися глазами. «Нет, Хэл, мне придется беспокоиться».

Первого мая произошло неожиданное.

Хэл был в поездке по штату с предвыборными выступлениями. Когда он готовился к очередной встрече с избирателями в городе Рочестере, то в номер отеля ворвался Том Россмэн и включил телевизор.

На экране был Эмори Боуз, дававший пресс-конференцию. Его лицо было серьезным и выражало собственную важность и значимость. В его руках была пачка документов, говорил он очень возбужденным и злым голосом.

– Ты пропустил начало, – сказал Том. – Он утверждает, что располагает доказательствами того, что, работая в НАТО, ты был русским шпионом.