И то, что сейчас собственное сознание всеми силами стремилось вернуть Брегана в немилое прошлое, казалось ему дурной шуткой.

Женевьева с ним не согласилась бы. Она всегда считала, что их положение в ордене Серых Стражей — великая честь для обоих. В тот день, когда Брегана сделали командором, глаза ее сияли затаенной гордостью, между тем как сам мужчина чувствовал себя подавленным, загнанным в ловушку. И тем не менее он не отказался от этой должности, принял ее и все обязанности, а сестра лишь недоверчиво качала головой, считая поведение брата обыкновенным упрямством.

И вышло так, что именно такое поведение принесло Брегану изрядную популярность среди подчиненных. Сам он никогда не считал себя выше и достойнее тех, кем командовал. Все они принесли ту же жертву, что и Бреган, все, как он, приняли в себя мерзость скверны, дабы сражаться с опасностью, которую почти все человечество считало давно минувшей. Бреган не искал возможности отличиться и все почести, которыми осыпали его вышестоящие, с готовностью перенаправлял тем, кто эти почести действительно заслуживал. Именно за это его и любили Серые Стражи.

Этого Женевьева тоже никогда не понимала. Чопорный нрав и приверженность дисциплине вынуждали ее возводить стену между собой и подчиненными. Бреган был единенным, кого она допускала к себе, и порой он чувствовал, что сестра с неприязнью относится к его популярности. Она рала, что он намеренно добивается от подчиненных восторженной преданности…

Быть может, все дело в том, что именно так на его месте поступала бы она сама? Быть может, Женевьева всегда тайно мечтала добиться всеобщей любви и пошла бы на многое… Впрочем, оба они прекрасно понимали, что это недостижимо. Для Женевьевы люди были не более чем орудия, средства для достижения цели. Она предпочитала, чтобы все они были одинаковыми — стойкими, решительными, предсказуемыми, — и неизменно удивлялась, обнаруживая, что это совсем не так.

Сознавать, что именно Женевьеве придется после его ухода исполнять обязанности командора, Брегану было почти так же тяжело, как переносить все испытания, которым подверг его Призыв. Как, должно быть, мучительно было ей видеть людей, горюющих о его уходе, и отчетливо понимать, что, когда в скором будущем настанет время, о ней так горевать не будут.

Мысль о сестре бесцеремонным рывком вернула Брегана к реальности. Ему снилась Женевьева, и, хотя сон заволакивала завеса боли и безумия, даже сквозь эту завесу мужчине чудилось, что сестра где-то рядом, что она отчаянно ищет его в непроглядной тьме. Сон, конечно, был странный, но Бреган, хорошо разбиравшийся в такого рода вещах, поневоле заподозрил, что ему явилось не простое сновидение.

Неужели сестра последовала за ним на Глубинные тропы? Неужели она решила спасти его?

Брегана охватила паника. Он открыл глаза и резко сел, не сомневаясь, что в келье царит кромешная темнота. И тем не менее в глаза ему ударил свет. Мутное желтое свечение, заполнявшее келью, не в силах было отогнать глубокие тени, но, по крайней мере, хоть немного рассеивало тьму. Снова в ноздри Брегану ударила вонь разложения, словно его окружали куски подгнившего мяса, однако сейчас этот запах отчего-то показался ему слабее, чем прежде.

Зато знакомый рокочущий гул стая намного сильнее. Он уже не казался невнятным и отдаленным — нет, он звучал отовсюду, со всех сторон. Он рокотал за стенами и под полом, заполнял собой тени и бесплотно, почти ласкающе касался лица. В этом звуке таилась теперь пугающая красота, непереносимая жажда, которая то усиливалась, то слабела, притягательная сила, которая и влекла, и пугала до тошноты.

Этот звук совершенно заглушил ощущение присутствия порождений тьмы. Как ни пытался Бреган определить, где затаились эти твари, все его усилия разбивались о стену невыносимо прекрасного гула. Звук этот, словно сорняк, внедрился в его сознание и разросся там.

Стража охватило вдруг безрассудное желание вцепиться ногтями в собственное лицо, разодрать плоть и кости и руками выскрести из своего мозга навязчивый гул. Эта мысль вызвала у него приступ смеха, нелепого истерического хихиканья, которое, едва вырвавшись наружу, захлебнулось.

— Ты слышишь его, не так ли? — прозвучал невозмутимый голос Архитектора.

Гарлок сидел шагах в пяти от Брегана, на каменном выступе у стены.

Мужчина вздрогнул от неожиданности, не понимая, как он, пусть даже в таком тусклом свете, не заметил Архитектора раньше. Неужели гарлок бесшумно проскользнул в келью, пока он был поглощен раздумьями и воспоминаниями? Может, он спал и даже не осознавал, что спит?

Рядом с Архитектором висел одинокий сияющий камень — источник света, заполнявшего келью, искривлений посох лежал на коленях, прикрытых тканью мантии, (впечатление было такое, что гарлок просидел вот так довольно долго. Наблюдал? Или проникал в его мысли с помощью магии? Заклинания, которые позволяют проделать в, существуют — запретная магия, которой, вне всякого сомнения, может обладать гарлок-эмиссар.

Но если это так, Бреган практически бессилен. Враг прочел его мысли, раскрыл все тайны. Бежать он уже пытался — и опять оказался здесь же.

Стража пробрала дрожь, и он запоздало сообразил, что почти раздет, правда, грудь и ноги обмотаны повязками. Он не помнил, что было после того, как на него навалились порождения тьмы, как их зубы вонзились в плоть. Он даже не очень понимал, как остался жив.

Кожа под повязками нестерпимо чесалась, но Бреган поборол искушение содрать их. Чтобы укрываться, ему оставили изрядно потертое меховое одеяло, и сейчас Бреган, завернувшись в него, медленно сел, выпрямив спину. Боль пронзила все тело, как если бы плоть сама протестовала против этого движения. Собственная неуклюжесть насторожила Брегана. Ему казалось, что кровь его загустела, сердце бьется медленнее, словно нечто чуждое проникло и расползлось внутри, высасывая силы. Что же такое сделали с ним потения тьмы?

— Можешь пускать в ход какую угодно магию, чтобы вызнать мои тайны… если уже не вызнал, — процедил Бреган. — Добровольно я не расскажу тебе того, что ты хочешь узнать.

Архитектор медленно моргнул, и в его белесых глазах, все так же неотступно смотревших на Брегана, отразилось удивление.

— Даже если бы я и был способен на такое, — проговорил он учтивым тоном, отрывисто и бесстрастно произнося слова, — отчего ты решил, что я стремлюсь именно к этой цели?

— Да потому, что все вы, порождения тьмы, стремитесь именно к этому! Разве нет?

Собственный голос показался Брегану хриплым карканьем, в глазах у него помутилось. Голова кружилась, словно он захмелел. Невыносимо прекрасный гул достиг пределов громкости, и казалось, что этот слитный неотвязный звук вот-вот разорвет мозг. Волна за волной накатывал он на Брегана, разбиваясь о сознание, и наконец начал стихать. Все силы Стража уходили на то, чтобы сидеть ровно. Лицо его запивал пот, и сердце медленно и гулко ухало, колотясь в груди.

— Вы роете… рыщете… ищете, где скрыты…

— Древние Боги, — подсказал Архитектор.