– Я была в него влюблена без памяти! Где-то с пяти лет до пятнадцати… Долго, да? Когда Эльк женился, это разом прошло… Смешно, правда? Я ведь почему-то вбила себе в голову, что он ни на ком не женится, потому что хочет жениться на мне и ждет, когда я вырасту! Хотя он даже никогда не шутил на эту тему. Знаете, некоторые мужчины в возрасте любят подшучивать над маленькими девочками, говорить: «А вот и моя невеста, совсем большая стала!»

Отвратительно, когда детям намекают на что-то такое, правда? Это грязно!

Александра в тысячный раз задала себе вопрос, почему ее молчаливое внимание так провоцирует некоторых людей на предельно откровенные исповеди. Она вспоминала, как ее близкий друг, московский антиквар Эрдель, говорил ей: «Ты, Саша, замечательно слушаешь! Тебе хочется рассказать все, как священнику…» «Да, но я не обладаю властью отпускать грехи!» – отшутилась она тогда.

– Куда делся Эльк, кстати? – спросила Анна скорее не свою спутницу, а себя саму. – Показался на минуту и пропал. Папа хотел с ним поговорить… Да, так вот она, знаменитая синяя гостиная! Весь Амстердам о ней знает!

С этими словами она подошла к той двери, которая была ближе к лестнице на чердак, и распахнула ее, жестом приглашая гостью пройти вперед. Одновременно девушка повернула старинный выключатель с бронзовым рычажком, и в комнате вспыхнул свет. Александра вошла, опасливо оглядываясь. Ее не покидало ощущение, что они совершают не вполне дозволенный осмотр, и художницу уже очень сильно беспокоило необъяснимое отсутствие Элька. О тени, увиденной в чердачной комнате, она теперь думать избегала. Эти мысли приводили ее в состояние, близкое к панике.

– Никого… – протянула девушка, ступая на толстый персидский ковер в бело-голубых арабесках и обводя взглядом выкрашенные в глубокий синий цвет стены. – Здесь можно отдохнуть в тишине. Сюда никто никогда не забирается…

– А нам точно можно здесь находиться? – спросила Александра, нерешительно следуя за ней.

В ответ Анна беспечно отмахнулась. Усевшись в старинное вольтеровское кресло, обтянутое темным ситцем в цветочек, девушка зажгла лампу, стоявшую рядом, на одноногом столике с мраморной крышкой. В круге света, отброшенном из-под абажура, крошечной искрой сверкнул маленький бриллиант в кольце на ее безымянном пальце. Александра, отвернувшись от внезапно притихшей девушки, медленно обходила гостиную, разглядывая висевшие на стенах картины. «Анна говорила так много, а сейчас молчит, словно жалеет о том, что столько наболтала. Странная девушка, непростая. Я вижу в ней даже что-то слегка сумасшедшее… Эта откровенность – словно для нее нет заветных тем, и она может говорить с незнакомым человеком о самом важном. Эльк хотя бы знает меня не первый день, но она-то… Что он успел ей сказать обо мне и где? На аукционе? Мне казалось, они были поглощены ходом торгов и ничего не обсуждали. В мою сторону даже ни разу не обернулись…»

Она оглядывала картины, стараясь при этом не упустить ни единого звука, доносившегося через открытую дверь. Иногда в глубине лестничного пролета слышался отдаленный гул голосов, смех, обрывки музыки – но приглушенно, искаженно, словно сквозь воду. В холле было тихо. Сверху, с чердачного этажа, не доносилось ни звука. Александра подошла к окну, выходившему на Эммаплейн. На мокрых плитах мостовой лежали размытые световые пятна, которые отбрасывали освещенные окна особняка. Она поискала взглядом круглое отражение чердачного окна, но не смогла ничего различить. Обернулась к Анне и с изумлением обнаружила, что девушка спит.

Анна уснула в огромном кресле, свернувшись калачиком, поджав босые ноги. Черные туфли-лодочки без каблуков лежали рядом на ковре. Девушка уронила голову на сгиб локтя, светлые волосы пепельного оттенка рассыпались по шее и по щеке, почти скрывая лицо. Александра, помедлив, подошла к ней и, наклонившись, выключила лампу, свет которой бил спящей в лицо. Анна глубоко вздохнула, пошевелилась, но не проснулась. Художница на цыпочках отошла, хотя красться не было необходимости – ковер скрадывал шаги.

Она была даже рада, что ее новая знакомая так внезапно уснула. «Конечно, Анна знает здесь все и всех, но расспрашивать ее небезопасно. Эльк ведь просил – никакой самодеятельности. Где он, в конце концов?!» Прежде чем отправиться на его поиски, Александра в последний раз обвела взглядом стены. Они были почти сплошь увешаны картинами, и развеска была осуществлена грамотно, рукой опытного музейного сотрудника или маститого коллекционера. Направленность была выражена четко – преобладала голландская живопись золотого века. Александра, торопившаяся покинуть гостиную, тем не менее задержалась возле нескольких картин, удивляясь тому, что шедевры подобной ценности (а они были почти наверняка подлинными) содержались без всякой охраны, в отпертой комнате. На почетном месте, над небольшим мраморным камином, полным слежавшейся золы, красовалось нынешнее приобретение Елены Ниловны – «Мастерская художника», приписываемая кисти Франса Хальса. Александра потратила на осмотр шедевра несколько минут и должна была признать, что картина вполне может оказаться настоящей.

«В таком случае Елена Ниловна не переплатила за нее… Да и вся коллекция заслуживает внимания.

Если тут хотя бы половина – подлинники, то госпожа Стоговски невероятно богата. И невероятно беспечно относится к своему состоянию! Правда, здесь наверняка имеются сигнализация и видеонаблюдение!» Александра, с трудом оторвавшись от созерцания картины, вышла в холл и прикрыла за собой дверь. «Можно презирать стиральные и посудомоечные машины, но рисковать сохранностью таких шедевров – дело иного сорта… Мне кажется, Елена Ниловна не настолько презирает деньги!»

Покинув гостиную, художница немедленно взобралась по крутой лестнице-стремянке, ведущей в чердачный этаж, и ступив на микроскопическую площадку-приступку, нажала дверную ручку. Дверь оказалась заперта. Александра постучала, сперва тихонько, потом громче, настойчивее. Она вновь и вновь нажимала ручку, прислушивалась, стучала – бесполезно. Спустившись, художница вновь заглянула в синюю гостиную. Анна спала в кресле в той же позе. Сон, внезапно одолевший девушку, был удивительно глубок и безмятежен. Александра заколебалась, не погасить ли и верхний свет, но все же решила его оставить.

Спускаясь в нижнюю гостиную, откуда все явственнее доносились бравурные мелодии, исполняемые на рояле, и громкие возбужденные голоса, Александра в который раз спрашивала себя, разумно ли было давать слово Эльку ни о чем никого не расспрашивать. «Из ничего и выйдет ничего, – вздохнула она, останавливаясь в нижнем холле, разглядывая мелкие голубые цветочки, растущие из земляного квадрата в полу. – Глупо на кого-то рассчитывать. Каждый занят только своими делами… И к чему соблюдать с Еленой Ниловной такие меры предосторожности, каких потребовал Эльк? Выставил старуху каким-то монстром… Правда, и Варвара говорила, что в ее лице можно нажить очень неприятного врага…»

Она как раз решилась вернуться в гостиную, хотя возлагала на этот вечер все меньше надежд, когда входная дверь громко хлопнула, впустив вместе с волной промозглой сырости мужчину в синем целлофановом дождевике. Он откинул со лба низко надвинутый капюшон, и Александра с изумлением узнала Элька. Женщина ахнула – левую щеку антиквара рассекала глубокая, сочившаяся кровью ссадина.