– Что случилось?! – Она бросилась к нему, помогая снять изодранный, забрызганный грязью дождевик. – Где ты так поранился?!

– Ужасно глупо… – бормотал он, стряхивая с плеч клочья целлофана. Дождевик был накинут прямо поверх свитера, пальто так и осталось висеть на вешалке. – Я упал с велосипеда… Одолжил тут, у горничной, чтобы на минуту съездить, и… На повороте грохнулся, на мокром асфальте. – Эльк с досадой поморщился, оправляя рукава свитера. – Локоть разбил и на куст напоролся…

– Да ты свое лицо видел?! – Взволнованная Александра потянула его к зеркалу. – Хорошо, глаз не выколол этим кустом!

– Я бы выколол, но очки спасли… – Эльк собрался было пригладить растрепавшиеся волосы, но опомнился, взглянув на испачканные землей руки. – Я в ванную, мне нужно привести себя в порядок. Ни о чем пока не расспрашивай, иди к гостям.

Он исчез за дверью ванной комнаты, оттуда донесся шум льющейся воды. Александра с тяжелым сердцем вернулась в гостиную.

Ее появление прошло незамеченным. В гостиной стоял беспорядочный разноголосый шум – все успели отведать коктейлей, а также других горячительных напитков, которые щедро предлагало гостеприимство Елены Ниловны. Александра отметила про себя, что закускам было уделено куда меньше внимания – на столе виднелось лишь несколько блюд с бутербродами. Особенной популярностью пользовались бутерброды с маринованным луком и знаменитой жирной селедкой. Гости поглощали их стоя или присев на край стула, опрокидывая очередную стопку водки или откупоривая взятую из вазы со льдом банку пива. Атмосфера создалась самая непринужденная. Обе горничные, безмолвные и незаметные, непрестанно сновали по гостиной. Блондинка с улыбкой обносила гостей свежими коктейлями, которые доставлялись с кухни, где, вероятно, орудовал приглашенный на вечер бармен. Брюнетка, замкнутая, с непроницаемым лицом, собирала на поднос пустые бокалы и тарелки, меняла пепельницы. Многие курили. Из одного угла, где устроилась веселая компания, до Александры донесся даже слабый узнаваемый душок.

Елена Ниловна, очень оживленная, беседовала с почтительно склонившимся над ней отцом Анны. Лицо хозяйки дома давно утратило способность мимически выражать эмоции – оно обвисло и словно отслоилось от костей. Но глаза госпожи Стоговски сверкали так же ярко, как огромные бриллианты в ее ушах. Отец Анны выглядел озадаченным – он слушал собеседницу с неприятно удивленным взглядом и застывшей улыбкой. Завидев стоявшую в дверях Александру, старуха энергично замахала ей. Художница поторопилась подойти.

– Где ты была? – громогласно, по-русски, осведомилась Елена Ниловна.

– Анна показывала мне дом, – пояснила Александра и тут же перевела это для отца девушки на английский.

Мужчина любезно улыбнулся:

– Надеюсь, девочка не сбежала? Обычно Анна дожидается торта!

– Нет, но… она уснула, – призналась ему Александра. – В синей гостиной.

Елена Ниловна расхохоталась, трясясь в кресле, так что великолепные изумруды на ее груди запрыгали, разбрызгивая зеленые лучи.

– Ох! Ох! Всегда она спрячется где-то! Какая дурочка, прости господи! – Она по-прежнему говорила по-русски, словно не замечая вопросительного выражения, появившегося на лице отца Анны. – Но – красавица… Избаловали ее, как принцессу, а ведь предки-то у нее всего лишь бочками для селедки в порту торговали, если еще не чем похуже… Что с людьми деньги делают, а, Саша? Посмотришь сейчас на этих – аристократы! Аристократы ведь! Голубые кров я!

И, ткнув пальцем в отца Анны, старуха зашлась продолжительным, густым хохотом. Мужчина делано улыбался, то и дело поглядывая на дверь. Внезапно он оживился. Александра взглянула в ту же сторону и увидела, что в гостиную вошел Эльк.

Часовщик с Де Лоир умылся, причесал мокрые волосы и старался держаться непринужденно. Но свежая царапина на припухшей щеке ярко алела и вызывала у всех вопросы. Он отмахивался и отрицательно крутил головой, постепенно пробираясь к креслу Елены Ниловны. Наконец остановился рядом с Александрой, взял ее под руку, словно ища поддержки.

Хозяйка дома, также рассмотрев царапину, быстро задала ему несколько вопросов по-голландски, на которые Эльк отвечал неохотно и даже смущенно. Отец Анны не спрашивал ни о чем, но пристального взгляда с царапины не сводил. Эльк нервно поправлял падавшую ему на лоб прядь мокрых волос, отшучивался, ненатурально смеялся в ответ на ироничные поддевки Елены Ниловны. Наконец увлек Александру прочь, под тем предлогом, что она еще ничего не ела.

– Все им надо знать! – пробормотал он, отодвигая от стола полукресло, обитое красным бархатом, и галантно усаживая туда свою спутницу. – Где был, в какой куст упал… Не все ли равно! Саша, что тебе принести? Коктейль?

– Лучше кофе… – Александра обвела взглядом разоренный стол. Несколько уцелевших бутербродов не вызвали у нее аппетита.

– Кофе подадут вместе с десертом… – Эльк взял с подноса крошечную стопку водки в виде колокольчика и залпом опрокинул ее в рот. Так же антиквар поступил и со второй стопкой. Он был взбудоражен до предела – Александре еще не случалось видеть, чтобы Эльк пил что-то крепче вина.

– Рану надо обработать, – заметила художница, с тревогой оглядывая его лицо.

– Заживет и так!

Эльк схватил третью стопку, но Александра, привстав, отняла ее. Женщина взяла бумажную салфетку из лежавшей рядом пачки, пропитала ее насквозь водкой и осторожно приложила к ссадине. Эльк зажмурился, сморщил нос и тихо зашипел сквозь зубы, в точности воспроизведя звук убегающего на раскаленную плиту молока. Александра иронически улыбнулась, больше чувствуя, чем видя устремленные на них многочисленные внимательные взгляды:

– Почему мужчины так боятся самой ничтожной боли?

– Ты меня еще не видела у зубного врача… – Эльк отнял у нее салфетку, перевернул и вновь приложил к ране. – Знаешь, я свалял дурака… Сделал большую глупость. Я ведь все время думаю об этой твоей пропавшей подруге, о ее записке… Когда мы сюда пришли, я вдруг вспомнил, что буквально через квартал живет один ее старый приятель. Вот уж кто знает в старом Амстердаме все вывески наперечет. Исключительный знаток фарфора! Тоже в инвалидном кресле, как Стоговски, но она-то бодрая дама, хоть опять замуж, а он очень тяжело болен. Много лет не выходит из дома. Совсем плох… Я решил заехать к нему на минуту, задать пару вопросов… – Тяжело вздохнув, Эльк отнял салфетку от щеки: – Я опоздал, сильно опоздал. Он умер два месяца назад. Сейчас чувствую себя последним негодяем…

– Почему? – осмелилась спросить Александра. Она видела, что антиквар искренне и глубоко потрясен. Его взгляд, всегда спокойный и внимательный, приобрел тяжелое выражение. – Твоей вины тут нет…

– Есть… – пробормотал Эльк, обеими руками взъерошив подсыхающие волосы. – Он очень много сделал для меня когда-то, давал советы, знакомил с уникальными людьми… А я забыл все. Черт, я пьян.

Эльк потянулся за последней стопкой, остававшейся на подносе, и Александра внутренне содрогнулась. Последний ее брак с художником, страдавшим тяжелой зависимостью, привил ей стойкое отвращение к самому запаху водки. Вероятно, взгляд, брошенный художницей на поднос, был очень красноречив, так как Эльк замер, не коснувшись стопки и вопросительно поднял брови: