Господа оптимисты в адмиральских эполетах с пеной у рта доказывали, что субмарины нужно не только спешно строить у себя, но и по-быстрому скупить по миру все возможное «из наличия». Попутно сравнив прототипы от разных фирм для выбора наилучшего на будущее. Но в этом «по-быстрому», скорее всего, и заключался главный сакральный смысл всей суеты с ее элементарной арифметикой: «сжатые сроки + нарушение фирмами объявленного их странами нейтралитета = огромные деньги от русской казны = прекрасный барыш».

Вокруг деятелей из Морского министерства, Комитетов по делам Дальнего Востока и усиления флота на добровольные пожертвования, а также великих князей Алексея Александровича и Александра Михайловича вовсю увивались агенты фирм Круппа, Лэка и прочих «Фиатов-Ансальдо». Из Северной Америки, Германии, Франции и Италии летели отчеты морских агентов о переговорах с Холландом, Эквилеем, Лабефом и другими конструкторами, расписывающими разнообразные достоинства и прямо-таки фантастическую боевую мощь подлодок их новых проектов.

Сам непревзойденный «торговец смертью» Бэйзил Захароф включился в игру, от имени «Виккерса» лоббируя в Санкт-Петербурге интересы американской компании Райсе-Холланда, которую еще до начала войны на востоке вознамерился прибрать к рукам, для начала получив блокирующий пакет акций. Причем это приобретение Виккерса было далеко не чистой самодеятельностью: на подлодки типа «Фултона» имел виды и Ройял Нэйви, в основном благодаря адмиралу Фишеру, который, едва будучи назначен начальником ВМБ в Портсмуте, уже агитировал за их покупку и использование для прибрежной обороны.

Одним словом, за рубежом на начавшейся русско-японской драчке погреть руки хотели многие. Тем временем в самой России не менее лихорадочную деятельность, хотя и из гораздо более благих, патриотических побуждений, развили моряки и промышленники, понимавшие, что в новом классе боевых подводных кораблей таится огромный потенциал. Их желание строить серийно подлодки по проектам Бубнова, Беклемишева, Горюнова и Яновича было вполне логичным: ведь господа иностранцы или предлагали свои прототипы с условием дальнейшей постройки серий на их верфях, как, например, это сделал Крупп, или же увязывали продажу единичных лодок с покупкой российским морским ведомством лицензий для обязательной постройки по ним серий в четыре-пять единиц на наших заводах.

Победи сейчас иностранцы и наши доморощенные «гешефтмейкеры», и в результате распыления средств «на заграницу» и загрузку иностранными проектами своих стапелей собственное подводное кораблестроение и, что главное, только зародившаяся наша, российская школа проектирования подводных лодок окажутся на обочине. Допустить такой ход событий Петрович попросту не мог. Поскольку, во-первых, он, по понятным причинам, более чем кто-либо иной в этом мире осознавал, какой истинный потенциал заложен в подводной лодке, а во-вторых, с учетом общей сложности подводного корабля, как технического объекта и системы оружия, прекрасно понимал, как важно было именно сейчас, на старте, поддержать наших немногочисленных пока энтузиастов-первопроходцев подплава как на флоте, так и за конструкторскими чертежными досками.

Причем сделать это нужно было так, чтобы, с одной стороны, пустить развитие нашего подводного кораблестроения по правильному пути, с тем прицелом, чтобы взрастить из него в недалеком будущем нокаутирующий асимметричный ответ для «линкорных» стратегов на обоих берегах Атлантики, а с другой – не допустить участия наших подводников в этой войне, дабы не распылять силы и средства на доставку на Дальний Восток пока еще практически небоеспособных, «сырых» кораблей. Да и просто не спугнуть кое-кого раньше времени…

Усугубляло всю эту непростую и, прямо скажем, щекотливую ситуацию то, что к моменту прочтения государем секретной записки Руднева по теме подводного кораблестроения ряд контрактов был уже парафирован или находился «на выходе» под штемпель. Предстояло резать по живому: куча народу уже потирала руки в ожидании увесистого откатного куша – четырем иностранным фирмам были «железно» обещаны контракты.

Отказ Круппу в постройке серии из трех двухсоттонных подлодок равен пачке гневно-слезных телеграмм от Вильгельма. Отказ Лэку и итальянцам равен очередному объяснению с Сандро и слезам Ксении. Хорошо хоть, что дядюшку Алексея эта мелочевка не особо интересует, калибр интересов генерал-адмирала – это броненосцы или крейсера, например, типа тех, «экзотических», вокруг покупки которых пытался закрутить интригу Абаза…

В отличие от Вадика, самодержец лучше владел ситуацией в отношении возможной реакции аффилированных лиц на разворот «лодочного» дела «по Петровичу». К тому же Николай очень не любил выслушивать стоны родственников и приближенных по поводу изменения уже принятых им решений. Поэтому, хотя он и согласился с логикой Петровича практически сразу, раздумывал над этой задачкой почти неделю, а все главные решения были приняты им в марте. Естественно, многим они пришлись не по вкусу…

Заказы Балтийскому заводу на четыре ПЛ типа «Касатка», а Невскому – на пять типа «Холланд» были аннулированы. Бубнову и Беклемишеву было предложено оперативно переработать этот проект, а американцам милостиво разрешено увеличить цену за «Фултон» – будущий «Сом».

Во время второго заседания Особого совещания по делам флота в военное время при императоре, обязанности секретаря которого, к изумлению господ адмиралов и министров, были возложены на Банщикова, Николай принял решение о срочной разборке и переброске на Дальний Восток всех миноносцев типа «Сокол» из состава Балтийского и Черноморского флотов. Вопреки аргументации высказавшихся категорически против этого генерал-адмирала Авелана, Рожественского и Бирилева, он согласился с письменно выраженным мнением Алексеева, Макарова и Руднева, чем заодно закрыл и тему предполагавшейся отправки подлодок во Владивосток и Порт-Артур железнодорожными транспортерами: оговоренная с Хилковым и Сахаровым квота военно-морского флота в перевозках по ВСП просто не позволяла этого сделать, не нарушая графика доставки армейских пополнений и снабжения.

Примчавшегося на дым контракта по пяти «Холландам» Базиля Захарофа, директора фирмы «Максим, Виккерс энд санс» и крупного акционера концерна «Виккерс», Николай неожиданно для многих пригласил на личную аудиенцию в Зимний дворец, где и вывалил на него кучу встречных предложений. В первую очередь, по вопросам участия в будущей государственной энергетической программе Российской империи (ГОЭЛРО), требующей организации производства турбин Парсонса в Питере на Металлическом заводе. Виккерсу также был обещан крупный заказ на разработку и постройку шести плавучих турбоэлектростанций речного класса мощностью 10 МВт и двух морского класса мощностью 20 МВт.

Но главной наживкой, на которую Базиль не мог не клюнуть, стали заманчивые варианты бизнеса для Виккерса в России на будущее в сферах артиллерийского и оружейного производств, судостроения и судоремонта, с созданием совместных предприятий. Причем речь шла о вхождении британского концерна в акционеры Адмиралтейских верфей как минимум с блокпакетом и об участии в масштабной реконструкции кронштадтских и севастопольских мощностей нашего судостроения. Возбужденный открывшимися глобальными перспективами Захароф даже самолично вызвался выступить посредником при покупке российским Морским министерством у Чарльза Парсонса лицензии на силовые установки турбинного типа.