Он пытался объяснить: «Я ужасно, как всегда, люблю тебя… Фантазировать сверх этого немыслимо и неисполнимо…»

Пытался то ли обмануть, то ли обмануться: «Эта атмосфера молчаливого допущения и согласия исходит даже от Зины».

Пытался предостеречь: «Никого не посылай на дачу, ни, тем более, не пробуй зайти сама. Любое отклонение от заведенного и ставшего привычным перевернуло бы весь образ жизни…»

Пытался потрафить ее самолюбию: «Нити более тонкие, связи более высокие и могучие, чем тесное существование вдвоем на глазах у всех, соединяют нас, и это хорошо всем известно».

Хотел растопить ее обиду: «…чем бережнее я к ним и чем они мне милее, тем больше и глубже я тебя люблю, тем виноватее и печальнее. Я тебя обнимаю страшно-страшно крепко, и почти падаю от нежности и почти плачу».

Нежность побеждала. Она прижимала его большую седую голову к себе, они целовались самозабвенно, вновь принадлежа друг другу.

Недруги полагали, что она приблизила его конец. Его конец приблизила травля. В потрясающем стихотворении «Нобелевская премия» все сказано:

Пастернак умер 30 мая 1960 года. Она узнала об этом в шесть утра и тут же явилась на «большую дачу».

В книге «В плену времени» упомянула обращенные к ней сочувственные слова Константина Паустовского, в которых «отсутствовало сомнение в подлинности моего горя». Стало быть, у других сомнение было?

Она была такая, какая была. И он – такой, какой был. Со всеми их психологическими сложностями, слабостями и силой.

Когда остроумец Тынянов заметил, что Пушкин должен был жениться не на Гончаровой, а на пушкиноведении, он заметил это и для всех последующих знатоков, кому точно известно, как должен поступать всякий из великих, особенно с любовью…

Ивинскую арестуют осенью 1960-го, через два с половиной месяца после смерти Пастернака. Она получит восемь лет лагерей. Ее дочь Ирина – три года. Во время первого ареста КГБ отобрал у Ивинской все письма, все книги Пастернака с дарственными надписями. Перед вторым арестом изымут подаренную им пьесу «Слепая красавица». Книги вернули Пастернаку. Боясь огорчить Зинаиду Николаевну, он вырвал все листы с посвящениями Ивинской. Исчезла страница из книжки стихов с надписью 4 апреля 1947 года: «Жизнь моя, ангел мой, я крепко люблю тебя».

Пастернак восстановит ее позже.

* * *

За гробом Пастернака рядом с Ольгой Ивинской пройдет ее и его подруга, поверенная их любви, Ольга Попова.

Ольга Ильинична Попова – в жизни ее, как и Ивинскую, звали Люсей – художник-график, из рода потомственных русских инженеров. Дед – крупный путеец-железнодорожник, строивший Турксиб и другие известные железнодорожные ветки. Мать работала в Наркомпросе вместе с Надеждой Крупской и Марией Ульяновой, однако от членства в ВКП(б) отказалась. Говорила, что не понимает принципа коллективной ответственности, зная один принцип: ответственности личной. Ранняя юность Люси Поповой прошла в городе Медвежья Гора, где заключенные строили Беломоро-Балтийский канал. Каналу мешала железная дорога, деду, как главному инженеру, был поручен перенос трассы. И хотя контакты с заключенными были запрещены, общение девочки с незаурядными людьми, философами, богословами, любителями поэзии и искусств, привили ей вкус к собственной духовной и душевной работе.

Это – первое и единственное интервью, данное Ольгой Ильиничной Поповой.

Но прежде – письмо Бориса Пастернака, никогда не публиковавшееся адресатом:

«Дорогая Люсенька! Некогда! Н. (Х? К?) В. ждет, но я под натиском потребности написать Вам, хотя мы скоро увидимся. Во-первых, друг мой, я страшно благодарен Вам за желание иметь мои стихи – это награда. Я сразу же пришлю, как отпечатает Т. Я в неоплатном долгу у Вас. Я рад доставить Вам удовольствие; я дважды обязан Вам счастьем, а это больше, чем жизнью. Меня огорчило Ваше письмо. Не ставьте себе рамок и преград, отвергайте угрозы пошлой тупости. Пошли Господь Вам мужества оставаться собой. Верьте мне – Вы имеете на это право. Я люблю Вас за светлый ум и щедрое, чистое сердце. Храни Вас Бог. Ваш Б. Пастернак».

– Как вы познакомились с Пастернаком?

– Я очень любила его стихи. У меня был томик, который я утащила из библиотеки, когда эти книги хотели уничтожить, и всюду возила с собой, потом на нем появилась надпись: «Люся! Смелым Бог владеет. Никогда не падайте духом – дайте мне слово!! Будьте счастливы. Ваш друг Пастернак». А за год до смерти подарил другую книгу, свой перевод «Фауста», c надписью: «Дорогой Люсе, моему старинному другу и доброй знакомой, в память былой ее поддержки, с благодарностью. Пастернак. 21 мая 1959 г .»… А тогда шла война. Я приехала в Москву учиться в ГИТИС. И однажды пришла на вечер в Политехнический, где выступал Пастернак. Я подошла к нему, сказала, что хотела бы познакомиться и поговорить. Он куда-то торопился и дал телефон: вы, пожалуйста, позвоните. Очень демократичный, открытый. Но я все-таки не решалась звонить. А потом попала на его вечер в университете на Моховой…

– Влюбились в него?

– Совсем нет. Я уже побывала замужем, и в это время у меня был роман со вторым мужем, которого позже посадили. Пастернак был для меня олицетворением высоких идей, которыми я увлекалась, и поэтом, которого я любила. Романтических отношений никогда не было. Хотя однажды разговор на эту тему произошел. Это было, когда Ивинская вернулась из первого заключения, и я сказала ему: Борис Леонидович, я бы на вашем месте как-то определилась, у нее ведь все неприятности из-за вас. А он мне сказал: вы знаете, Люся, я весь, и душа моя, и любовь, и мое творчество, все принадлежит Олюше, а Зине, жене, остается один декорум, но пусть он ей остается, что-то должно остаться, я ей так обязан. Короче, я ему говорю: ну это вам повезло, что это не я, что у нас нет никаких романтических отношений. Он отвечает с такой непосредственностью: да, да, да, как хорошо, что у нас нет романтических отношений… Он был очаровательный.

– Злопыхатели говорили, что Ивинская хитрая…

– Ерунда. Она не дура была совсем. Но сказать, что хитрая, – нет. Мы как-то идем с Еленой Михайловной Тагер, переводчицей, через мост возле «Ударника», и она говорит: Ивинской льстит, что это Пастернак… Я говорю: знаете, за лесть столько пережить – она его любит. Тагер говорит: мы с вами тоже его любим, но мы же не лезем к нему в постель. Я говорю: не знаю, как вас – меня он не приглашал.

– А какая разница была между двумя женщинами? Между женой Зинаидой Николаевной и любовницей Ольгой Всеволодовной?

– Огромная. Давайте я расскажу вам, как увидела Зинаиду Николаевну первый раз. Мы договорились с Пастернаком, что я приеду, и приехала в Переделкино. На даче, в огороде возится Зинаида Николаевна. Смерила меня с головы до пят: вы по делу или просто так? Я говорю: я просто так, но мне назначено. Она говорит: он забыл, он не придет. Но он скоро пришел, и мы пошли гулять.